Читаем Охота на сурков полностью

Погрузитесь в мое царство! Но отнюдь не для того, чтобы кончить жизнь самоубийством, как Царли Цуан, — à propos, я знаю, где он лежит. Вам, молодой человек — я считаю пас еще молодым, — нечего бояться, не опасайтесь ни зеленой воды, ни моего кокетства, в основе которого лежат истинно материнские чувства, я значительно старше вас, вы годитесь мне в сыновья! Доверьтесь мне — вы не утонете! Как раз наоборот, здесь, внизу, вам будет значительно вольготней дышать, чем на земле, где вас, без сомнения, душат и преследуют. Не правда ли, несчастный господин фон *** (она знала мою фамилию). Итак, наберитесь смелости и прыгайте, идите ко мне, не бойтесь!

И я — в буквальном смысле этого слова — не устоял перед ней. Сбросил с себя вельветовую куртку и, не снимая бежевых пикейных панталон, совершил безукоризненный «вход головой в воду», в темно-зеленую озерную воду. Про себя я решил: если мне хоть в малейшей степени будет казаться, что я тону, я тотчас поднимусь на поверхность озера.

Но я не утонул.

Таким образом, мысль, переданная мне мимически-телепатическим путем гигантской сомихой, подтвердилась в самом решающем пункте, и уровень моего доверия к ней сразу же неимоверно подскочил, пошел кверху, нет, книзу, книзу. Я почувствовал себя водолазом, которому не требуется никакого скафандра, я дышал совершенно нормально, словно у меня выросли жабры… Странно-странно, подумал я, но тут же успокоил себя тем, что каких-нибудь полмиллиарда лет назад мои предки обладали жабрами. И тут я — почти в буквальном смысле слова — сломя голову погрузился на пятидесятиметровую глубину, стремясь достигнуть дна. Очутившись на дне, я не обнаружил дородной матроны, так же, впрочем, как и на всем протяжении моего путешествия сквозь толщу воды; сомиха словно исчезла с лица земли (или скорее, со дна озера). Зато в изумрудных сумерках, которые царили на дне, из-за того что дневной свет попадал туда, преломившись в воде, я увидел черноватую бороду, кишащую чем-то, уж не знаю чем.

Я ощутил легкое подводное течение и заметил нечто, напоминавшее человеческое тело, которое лежало навзничь, прикованное к озерному дну, и из этого нечто непрестанно что-то вылезало наружу. Рядом валялись обломки велосипеда… Ну, конечно, это труп Цуана: рюкзак с камнями не давал ему подняться.

Стоило мне, однако, подойти ближе — нет, я не шел, а парил, ибо потерял часть собственного веса, — стоило мне приблизиться, и я убедился в своей ошибке. Никакой бороды не было, просто из плоской скалы вылезала целая колония водорослей. Да и велосипед никак не мог быть велосипедом Цуана, педали которого он крутил в последние минуты своей жизни; изъеденный ржавчиной, деформированный велосипед был явно сделан на заре велосипедной эры, это был высокий самокат, с огромным передним колесом и маленьким задним, и погрузился он в озеро не менее полувека назад. Еще я заметил, что дно в пределах обозрения было усеяно искореженными предметами домашнего обихода; увидел разбитые бутылки, ржавые котлы, сквозь продырявленные днища которых проплывали стаи маленьких серебристых рыбок, расколотое биде, разломанный пополам и сплошь прошитый вьющимися растениями остов железной кровати, кроме того, я увидел помятую железную вывеску, на которой еще можно было прочесть слова ГУГГЕНХЕЙМСКИЙ ХЛЕБ; в некотором отдалении лежала затонувшая рыбачья лодка с приделанным к ней характерным каркасом из выгнутых дугой железных прутьев, на каких обычно крепятся тенты; в таких лодках плавают на альпийских озерах, они запечатлены на пуантилистских полотнах Сегантини, этот каркас был черный, прогнивший. На одном из прутьев висел лоскут темной парусины; подводное течение колебало его, и казалось, будто это черный флаг, который полощется на легком ветру.

Навстречу мне двигалась процессия.

То шагая, то паря над подводным полем, усеянным обломками, процессия приближалась к тому месту, где я стоял, к плоской скале; во главе процессии, покачиваясь, плыло нечто прикрытое балдахином, при ближайшем рассмотрении я понял, что это трухлявые энгадинские сани, некогда роскошные, но затонувшие и переделанные теперь в паланкин; паланкин несли четверо носильщиков, и в нем покоилась гигантская сомиха. Здесь, под водой, ее брюхо отливало всеми цветами радуги от зеленого до розового, как турмалин. Сомиха не удостоила меня взглядом, никто бы не сказал, что она несколько минут назад исполняла целую пантомиму, состоявшую из сложных пируэтов, чтобы заманить меня сюда. Пасть сомихи необъятной ширины была, видимо, накрашена самой модной губной помадой «Элизабет Арден». Редкие черные длинные волосы, похожие на усы, развевались и закручивались спиралями. Нескончаемая процессия проследовала мимо меня, подгоняемая течением; иногда то один, то другой участник ее, слегка кружась и подскакивая, нагонял остальных; казалось, это процессия попрыгунчиков. Все участники процессии были мужчины разного возраста с непокрытыми головами, изумрудно-зеленые в зеленых одеяниях, но никто не походил на утопленников со вздутыми телами, нет, очевидно, это не были утопленники.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Волкодав
Волкодав

Он последний в роду Серого Пса. У него нет имени, только прозвище – Волкодав. У него нет будущего – только месть, к которой он шёл одиннадцать лет. Его род истреблён, в его доме давно поселились чужие. Он спел Песню Смерти, ведь дальше незачем жить. Но солнце почему-то продолжает светить, и зеленеет лес, и несёт воды река, и чьи-то руки тянутся вслед, и шепчут слабые голоса: «Не бросай нас, Волкодав»… Роман о Волкодаве, последнем воине из рода Серого Пса, впервые напечатанный в 1995 году и завоевавший любовь миллионов читателей, – бесспорно, одна из лучших приключенческих книг в современной российской литературе. Вслед за первой книгой были опубликованы «Волкодав. Право на поединок», «Волкодав. Истовик-камень» и дилогия «Звёздный меч», состоящая из романов «Знамение пути» и «Самоцветные горы». Продолжением «Истовика-камня» стал новый роман М. Семёновой – «Волкодав. Мир по дороге». По мотивам романов М. Семёновой о легендарном герое сняты фильм «Волкодав из рода Серых Псов» и телесериал «Молодой Волкодав», а также создано несколько компьютерных игр. Герои Семёновой давно обрели самостоятельную жизнь в произведениях других авторов, объединённых в особую вселенную – «Мир Волкодава».

Анатолий Петрович Шаров , Елена Вильоржевна Галенко , Мария Васильевна Семенова , Мария Васильевна Семёнова , Мария Семенова

Фантастика / Детективы / Проза / Славянское фэнтези / Фэнтези / Современная проза