– Капитан Генерального штаба Германской армии Николаи, – в свою очередь представился я, ощущая на себе его оценивающий, пронзительный взгляд. Я внутренне напрягся, ожидая от жандармского ротмистра самого худшего, но к своему удивлению услышал:
– До отхода поезда еще полчаса, и, если вы не против, я приглашаю вас в свой кабинет, – благожелательно промолвил ротмистр. – У меня еще осталась бутылочка рейнского.
– Ничего не имею против, – согласился я, все еще не веря своим ушам и ожидая какого-то подвоха со стороны русского офицера.
– Вот и чудесно, – удовлетворенно потер свои огромные ладони Мясоедов. – Последнее время нечасто увидишь немецкого офицера, направляющегося в Россию, а так хочется узнать, как там поживает мой старый знакомый, кайзер Вильгельм, – радостно добавил он.
– Прошу садиться, – предложил хозяин, как только мы вошли в просторный кабинет, обставленный старинной добротной мебелью. Ротмистр вытащил из буфета красного дерева покрытую пылью бутылку вина и легким движением своих могучих рук ловко выбил пробку.
Разливая темно-красную жидкость по хрустальным стаканам, украшенным вензелями царской фамилии, он хвастливо сообщил:
– Из этих стаканов пивал наш российский император. А это вино из погребов вашего кайзера.
Заметив на моем лице искреннее недоумение, ротмистр неторопливо открыл свой массивный сейф и вытащил из его недр фотографию в серебряном багете.
– Вот, – тоном победителя при Ватерлоо гордо произнес он, показывая поясной портрет германского императора Вильгельма с дарственной надписью: «Приятелю кайзера», – и характерным для него нервным росчерком пера: «Вильгельм II».
– По этому случаю я предлагаю выпить за наших великих императоров, – торжественно провозгласил ротмистр, подавая мне бокал.
– За великого кайзера Германии, – провозгласил я вставая.
– За великого российского императора Николая Второго, – провозгласил стоя радушный хозяин. – Ура!
– Я еще не пил такого ароматного и вкусного вина, – искренне признался я, смакуя ароматную, терпкую жидкость с чувством полного удовлетворения.
– А я специально припрятал несколько бутылок рейнского для такого случая, – в свою очередь разоткровенничался ротмистр, – и вижу, что оно поможет нам стать хорошими приятелями.
Опорожнив вторую бутылку вина, мы разоткровенничались, сетуя на свою разнесчастную жизнь.
Я, чтобы вызвать собеседника на ответную откровенность, не вдаваясь в подробности, рассказал о том, что очень много работаю, но постоянно натыкаюсь на недопонимание своих начальников…
В ответ на это мое признание ротмистр начал критиковать свое начальство за то, что оно не ценит его титанического труда, который каждодневно ему приходится выполнять на этой, Богом забытой приграничной железнодорожной станции. Загибая свои непослушные пальцы, он начал перечислять все свои нелегкие обязанности:
– Вы знаете, как это нелегко каждодневно регистрировать проезжающих и проверять паспорта, выдавать российским подданным пропуска для краткосрочного пребывания за границей, бороться с контрабандой и незаконной миграцией? А самая моя большая головная боль – всячески препятствовать ввозу из-за границы подрывной пропагандистской литературы и оружия. И это не все, – таинственно глядя мне в глаза, промолвил ротмистр, – мне еще вменили в обязанность пресекать действия шпионов. Тс-с-с! – просвистел он, поднеся к губам указательный палец, и подозрительно взглянул на дверь.
– Я люблю немцев, – продолжал Мясоедов, после небольшой паузы, – и скажу вам, как другу, что Германии и России надо дружить…
– Придерживаюсь точно такого же мнения, – признался я. – С Россией лучше торговать, чем воевать.
– А что, в Германии есть желающие ввергнуть наши страны в войну? – удивленно промолвил ротмистр.
– Скажу вам со знанием дела, – сказал я, – столкнуть нас больше всего хотят французы с англичанами…
– Не может быть, – растерянно промолвил ротмистр, – это же наши нынешние союзники.
– Хотите верьте, хотите нет, но я уверен в том, что уже сегодня именно главы этих государств делают все для того, чтобы поссорить наши страны.
– Но какая им от этого выгода?
– В случае войны, заставив нас воевать на два фронта, они тем самым значительно сокращают наши силы на Западе, против французов и их союзников. Ведь тогда мы будем вынуждены перебросить не меньше половины немецких дивизий с Запада на Восток.
– Я думаю до этого не дойдет, – уверенно промолвил Мясоедов. – На нашей недавней встрече с кайзером, во время охоты в Роминтенской роще, – довольно фамильярно разглагольствовал он, – Вильгельм поднял бокал за дружбу немецкого и русского народов. Грех и нам не выпить за это.
Разлив остатки рейнского, Мясоедов по старому русскому обычаю попытался расцеловать меня, как лучшего друга в обе щеки, но промахнулся. Непривычный к таким нежностям я резко встал и, вытянувшись по стойке смирно, провозгласил:
– Да здравствуют наши великие народы! Прозит.
Ротмистр, услышав эти торжественные слова, стал на вытяжку и, крякнув, единым махом опрокинул содержимое бокала в свой большой, благородно очерченный, красный рот.