Ознакомившись с документом, Баташов первым делом решил негласно навести справки о полковнике Мясоедове и лишь потом обращаться по этому делу к своему непосредственному начальнику. Будучи идейным монархистом, Бонч-Бруевич довольно болезненно относился к муссирующим в российском обществе слухах о якобы окопавшихся в штабах немецких шпионах. Хотя, с другой стороны, он, как человек, слепо уверенный в непогрешимости монархического строя, который a priori должен вести Россию от победы к победе, не видел других причин поражениях русской армии, кроме как в предательстве и измене. И поэтому требовал от своих подчиненных тонкого, осторожного обращения с любыми фактами измены, особенно в корпусных и армейских штабах, никоим образом не допуская распространения подобной информации в печати.
Как только Баташов зашел в кабинет генерал-квартирмейстера, Бонч-Бруевич, окинув его мрачным взглядом, глухо промолвил:
– Пришла беда – отворяй ворота. Не успели мы с вами отписаться по поводу обнаружения в штабе одного шпиона, как откуда-то на нашу голову свалился второй, в образе полковника Мясоедова, которого, насколько я знаю, протежировал сам Сухомлинов.
– Не все так плохо, как вам кажется, Михаил Дмитриевич, – обнадежил начальника Баташов. – Я уже собрал кое-какую информацию о полковнике Мясоедове и могу твердо сказать, что дело это хоть и щепетильное, но довольно перспективное. Сам факт обнаружения более крупного шпиона, старшего офицера разведки целой армии, принятого на службу не через нас, а по приказу канцелярии военного министра, непременно отвлечет внимание Ставки от нашего упущения, связанного с предательством Студента. Ведь в скором и правом суде над немецким шпионом и одновременно ставленником Сухомлинова заинтересованы не только мы, но, вполне вероятно, что и Верховный…
– Вы правы, – сразу же согласился Бонч-Бруевич. – Великий князь уж очень зол на военного министра, особенно за то, что тот приложил немало сил, чтобы разогнать Совет государственной обороны, который возглавлял Николай Николаевич, и, кроме того, делал и делает неоднократные попытки сосредоточить всю военную власть в своих руках. Да и на фронте из-за плохой работы интендантской службы, своевременно не обеспечивающей войска не только огнеприпасами и оружием, но и продовольствием, офицеры сильно на него обозлены. Так что, Евгений Евграфович, вам и карты в руки. Только я попрошу вас периодически информировать меня об этом деле.
– Я сегодня же приступаю к работе, – твердо пообещал Баташов, – и думаю, что к концу года у меня уже будут реальные результаты.
– Бог в помощь, – искренне пожелал генерал-квартирмейстер, сбрасывая со своего чела тень озабоченности.
Вызвав своего помощника по оперативной части, капитана Воеводина, Баташов показал ему телеграмму Данилова и, когда тот с ней внимательно ознакомился, сказал:
– Я прошу тебя больше никого о факте подозрения в шпионстве полковника Мясоедова не информировать. Ты будешь вплотную заниматься этим делом, и поэтому к завтрашнему утру прошу представить мне план расследования предательской деятельности этого офицера.
– Все понятно, Евгений Евграфович, – вытянулся в струнку капитан.
Через неделю Воеводин доложил своему начальнику о том, что досье на полковника Мясоедова в основном составлено.
– Прошу со всеми документами ко мне, – приказал Баташов, и через несколько минут капитан-контрразведчик предстал перед ним.
– Вот, Евгений Евграфович. – Воеводин бережно положил на стол объемистую папку, на обложке которой его уверенной рукой было крупно начертано:
– Разрешите доложить? – явно волнуясь, спросил Воеводин.
– Докладывай!
Капитан развязал тесемки и мельком взглянул на первую страницу