Ставка не приняла в расчет того, что именно Ренненкампф активно протестовал против приказа Рузского об отступлении, а стойкость 2-й армии позволила генералу Плеве сомкнуть клещи 5-й армии вокруг корпусов фон Шеффера. Оба командующих были обвинены в «непонимании обстановки» и лишились своих армий. Главный же организатор прорыва немцев у Брезин Рузский благополучно сохранил свой высокий пост, а Северо-Западный фронт был отведен назад – на линию Бзуры – Равки.
Баташов мысленно упрекал себя за то, что не высказал на совещании слов в защиту огульно обвиненных в нерешительности и бездеятельности генералов.
«Но мое заступничество ничего бы не изменило в той затхлой атмосфере круговой поруки, которая пронизала все совещание Ставки. Ведь тогда надо было обвинить в бездарности и верхоглядстве все главное командование, спланировавшее и утвердившее стратегию этой прямолинейной и безынициативной наступательной операции, во главе с Верховным главнокомандующим, который подписал директиву в войска».
С этими мрачными мыслями генерал зашел в свой кабинет.
– Евгений Евграфович, – оторвал от горьких дум Баташова капитан Воеводин, – при разборе штабных документов, брошенных немцами при прорыве у Берзин, обнаружены свежайшие копии со схем и чертежей оборонительных сооружений 1-й и 2-й армий…
– Теперь мне понятно, почему в первые два-три дня своего наступления противник смог достаточно глубоко вклиниться в нашу оборону, – промолвил Баташов. – Имея координаты наших основных оборонительных позиций, немцы прицельным огнем артиллерии сумели нанести нашим войскам непоправимые потери. Но откуда у противника взялись эти копии?
– Возможно, в армейских штабах завелись немецкие шпионы, – нерешительно предположил Воеводин.
– Все может быть, все может быть… – задумчиво промолвил Баташов. – Где эти вещественные доказательства халатности или, хуже того, предательства?
– Все здесь, – ответил капитан и, достав из папки нужные бумаги, разложил их веером на столе.
– Так-так-так… – внимательно разглядывая документы, сказал генерал. – Судя по объяснительным запискам к схемам, начертанным мелким каллиграфическим почерком, все эти копии сработаны одной рукой. О чем это говорит? – воззрился он на Воеводина.
– Скорее всего, о том, что надо искать лишь одного шпиона, – смущенно промолвил капитан.
– Правильно! Но я бы пошел дальше. Где, по-твоему, надо искать предателя?
– Я думаю, в группе штабных технических работников, среди тех, кто размножал эти бумаги для войск.
– И снова верно! – удовлетворенно кивнул Баташов. – Но штабов у нас множество, поэтому круг подозреваемых надо свести к минимуму.
– Мне кажется, что шпион окопался в штабе одной из армий, оборонительные сооружения которой копировал, – уверенно заявил Воеводин.
– А вот здесь твой вывод неверный. Если бы враг был в штабе 1-й армии, то каким образом он мог заполучить схемы 10-й армии?
– Вы хотите сказать, что враг находится в штабе фронта? – испуганно промолвил капитан.
– Да! Именно это я и хотел сказать, – удрученно произнес Баташов. – Теперь держись… Отписываться придется по полной программе. Конечно, было бы лучше, если бы мы хотя бы к концу сегодняшнего дня смогли найти и обезвредить предателя. И, главное, следствие надо провести так, чтобы об этом знал лишь ограниченный круг штабных офицеров. Тебе все понятно?
– Точно так, Евгений Евграфович! – окрыленный доверием генерала воскликнул Воеводин. – Я постараюсь представить к утру все исчерпывающие данные.
– С Богом! – благословил капитана Баташов.
– Честь имею! – отчеканил Воеводин и, развернувшись кругом, строевым шагом вышел из кабинета.
Сличив почерки всех технических работников штаба и офицеров оперативного отдела, уже к вечеру капитан Воеводин вычислил предателя и представил на него полное досье. В личном деле вольноопределяющегося Шипилова Александра Пафнутьевича, бывшего студента 2-го курса Петербургского университета, добровольно вступившего в армию, значилось, что оный недоучившийся студент с 1 сентября сего года зачислен чертежником в штаб фронта с окладом 60 рублей в месяц. За время службы показал себя исполнительным, добросовестным работником. Единственный недостаток – страсть к картежной игре…
Ознакомившись с представленным наутро капитаном Воеводиным личным делом вольноопределяющегося, Баташов, спросил:
– Наблюдение за этим Шипиловым установили?