— Внимание сюда, засранцы! Перед вами американский штурмовой пистолет «Интратек». Калибр — девять миллиметров, емкость магазина — тридцать шесть патронов. Представляет собой гибрид автомата и обычного пистолета. Оружие современного города, легко удерживается одной рукой, сохраняя практически все боевые особенности автомата. А эту игрушку именуют «Калико». Характерное отличие — спиральный магазин, расположенный над стволом. Емкость подобного магазина — пятьдесят и сто патронов. Начинаю разбирать, следите внимательно!…
Чуть погодя, тот же Зорин знакомил их с действием газового оружия.
— Бойтесь аэрозоли! Штука липучая, так как содержит масляные добавки. Газы раздражающего действия более всего опасны для глаз. Жмуриться однако не следует. Разумнее прикрыться ладонью и просто прищуриться. А лучше отскочить. Метр-полтора для стандартных баллонов дистанция критическая. Правда, если в ход пускается не «Си-Эс» и не «Си-Эн», а что-нибудь похлеще, либо шмаляют из устройства «Удар» с жидкостными патронами, дистанция становится чуточку иной…
Валентин закрывал глаза. Голова кипела от убийственных абревиатур. Вчера их учили смешивать простейшие яды, сегодняшнее утро ушло на метание ножей. Впрочем, ножами учитель, весьма смахивающий черточками лица на Хазрата, не удовлетворился. За ножами в ход пошли вилки, лопаты и топоры, а под занавес добрались до обычных камней. Вернувшись в класс, стали угадывать на слух набираемые телефонные номера, варьируя дисковые и кнопочные аппараты. В самом конце, уже одуревшие и малость подопухшие от дружеских оплеух педагогов, опять пялились на самих себя в зеркало, «изобретая» заурядную, а, стало быть, неприметную внешность.
Занятия не проходили бесследно. Валентин чувствовал, что медленно, но верно, из него выпестовывают иную, незнакомую ему личность. Когда-то, переполненному самоуверенности, ему казалось, что он в состоянии полностью оградить себя от посягательств внешнего мира. Ограничив пространство вблизи сердца полосатыми шлагбаумами, пропуская грубоватые волны жизни вскользь и поверху, он лелеял надежу уцелеть, сохранив себя в неизменности. Ничего путного из этой затеи не вышло. Он оказался более хрупким, чем скалы, подверженные выветриванию, и первая сеть трещин, как и первые седые волосы, появились в том давнем, уже почти забытом лагере, бежать из которого удалось чудом. Волосы-то он выдрал, но с внутренними изъянами не справился, решив их попросту не замечать. Иногда людям такое удается. Самообман — не зло, — всего-навсего одна из первооснов, без которых пришлось бы немедленно ослепнуть от жгучих лучей правды. Если бы не стадион, не та чудовищная развязка, кто знает, возможно, трещины так и остались бы только трещинами. Иные с боевым осколком под сердцем доживают до глубокой старости, — дожил бы и он, но, увы, обстоятельства сложились иначе. Цепочка мытарств не прервалась, и другой тактики требовало прежнее его подуставшее «я». Не получая явственной поддержки, субстанция, именовавшая себя Валентином еще каких-нибудь два-три года назад, постепенно пряталась за кулисы, и нарождающееся новое, тоже, вероятно, называвшееся Валентином, величаво выступало на сцену, горделиво озираясь, напоминая драчливого петуха, самозванно заявившегося в чужой двор. Старое «я» поглядывало на преемника пугливо, последний отвечал полным небрежением, холодно и отчужденно помаргивая малиновыми глазками.
В первых месяцах зимы их дважды пускали в дело. Лужин и Баринов были определены, как звено-двойка, — вместе они и принимали участие в операциях. Дважды их подключали к боевым отрядам «руоповцев». В третий раз они помогали местным структурам МВД, не желающим подставлять под пули собственных людей, не без облегчения согласившимся на предложенную поддержку. Причину их подстраховки они поняли быстро. Бывших гладиаторов столкнули с бандой валютчиков.