Охота на волков

Сон ни как не шел к Егорову. Заложив руку за голову, он больше часа пролежал на спине, так и не сомкнув глаз. На груди его едва слышно дышала Анастасия, за фанерной трёх секционной ширмой кремового цвета умиротворённо посапывала младшая дочь. Сквозь белые занавески в комнату проглядывалось бледно-голубое небо, и от того сами занавески казались бледно-голубыми. Полярный день не давал дому насытиться темнотой ночи, лёгкий сумрак бродил лишь где-то в углах комнаты, под самым потолком. Подвластны были глазу лица на семейных фото, названия на корешках книг, фигурки животных на столе. В доме и вне его царила тишина. Необыкновенная, вакуумная. Точно в одночасье жизнь покинула всё сущее на земле. Даже воздух в доме казался другим, вязким, замершим.

Тяжело было на душе у Егорова. Эта тяжесть давила на грудь, спирала дыхание. Никак не мог он изгнать из себя эту тревожную маяту. Дурные мысли хороводили в его голове. Егоров измял всю простынь, сменил десяток поз, но мозг его продолжал возбуждённо работать, и сна не было ни в одном глазу. Неизбежность скорой разлуки с семьёй была очевидна: как бы не желал Егоров не идти проводником, как бы не упирался и что бы только не придумывал в оправдание, ясно понимал – заставят. Один звонок председателю колхоза, и тот не то, что отпустит одного из лучших своих охотников, но и сам в дорогу соберёт, а надо будет, ординарцем с ним пойдёт. А упрётся Егоров, откажется наотрез, и быть беде. Забудутся все его заслуги, перевыполнения плана, фронтовое прошлое. И рухнет Егоров на самое дно. По три шкуры драть с него станут, старшую дочку начнут в школе всячески припирать. Таких случаев в колхозе хватало. А могут и докладную написать куда надо. Да так расписать, что в скором времени отправится Егоров по этапу в другие глухоземные места. Спасти его могла только собственная смерть. Он вовсе не боялся идти во вражеский тыл, хотя и помирать ему, человеку уже ходившему под смертью на этой войне, совсем не хотелось. Егоров честно исполнил свой долг, и не думал, что придётся вновь соприкоснуться своей судьбой с этой войной. Он противился долгой разлуки с родными, понимал, что его работа останется за ним и по возвращению всё придётся навёрстывать, да и домашних дел накопилось с избытком.

– Васенька, ну почему не спишь? – раздался вдруг сонный голос Насти.

Егоров чуть было не вздрогнул. Настолько он был уверен, что супруга спит. Он лишь пожал плечами в ответ.

– Спи, родной, спи! – ласково запела она. – День тяжелый был у тебя, да завтрашний не лучше будет! Вставать рано.

– Не спится что-то… – хриплым голосом буркнул он, потому как не знал, что ещё ей ответить.

Настя погладила мужа по груди своей нежной ладонью и прижалась к ней щекой ещё плотнее.

– Не ходи ни куда, Васенька! – вдруг проронила она совсем тонким, жалобным голоском.

Ещё больнее зажгло в груди у Егорова, ещё тяжелее навалился на душу груз, и дышать стало совсем не выносимо.

– Как же не пойти, Настенька? – тихо проговорил он, тяжело дыша.

– Не иди и всё! – продолжала Анастасия рвать своим просящим тоном душу Егорову. – Ты же отвоевал своё! Ну зачем опять туда соваться? Не прикажут же тебе более! Тебе они не указ!

Она говорила правильные вещи. Те, что полностью повторяли мысли самого Егорова. Но не думала, а может, не хотела говорить, о другой стороне всей этой ситуации. Той стороне, что могла открыться всей их семье в случае отказа.

– Не они прикажут, так другие! Не маленькая уже, поди, должна понимать! – тихо прошептал Егоров, как можно спокойнее и мягче.

Анастасия вдруг резко вскинула вверх свои длинные ресницы и обвела мужа сонным и, в то же время, сосредоточенным взглядом. Егоров взглянул украдкой в ответ и вновь перевёл взгляд в окно.

– Глупенький, ну как ты нас оставишь? – продолжала жалобиться она. – Меня, дочек наших? Да и кто прикажет? Кто? Председателю от тебя план нужен, а на это дело он кого похуже отправит!

– Может и так, как знать? – задумчиво протянул Егоров.

Настя едва слышно вздохнула, будто желая что-то сказать, но промолчала.

– Пойду, подымлю, – сказал Егоров, откинув в сторону край одеяла.

Настя лишь кивнула в ответ и отвернулась к стене.

Егоров, осторожно ступая по скрипучим половицам, чтоб не потревожить сон дочери, прошел на веранду. Обув на ноги калоши, накинув на плечи телогрейку, что висела на вешалке при входе, он забрал со стола жестяную банку с махоркой и бумагой, взял коробок спичек и вышел на улицу. Чуть постояв с задумчивым видом в открытой двери, Егоров присел на нижнюю ступеньку лестницы.

Не то, чтобы он так сильно хотел курить, вовсе нет. Это был лишь повод покинуть постель. Ему было нелегко продолжать разговор с женой. «Баба – есть баба! Что ей объяснишь? – думал Егоров. – С неё спроса никакого, а мне как быть?». Врать жене, что твёрдо решил отказаться, он не хотел. А причитания и уговоры супруги, пропитанные насквозь её сильной любовью и заботой о нём, доставляли Егорову боль.