Охота начинается

Она попыталась представить крепость, как Ночной зоопарк, с высокими стенами из земляных кирпичей, окружающую ее ум. Голос сомнения прилипал к ней, настойчивый и неугомонный, но она строила стены все выше. Постепенно она дотянулась до того света, который ощутила внутри жилища Бадвы. Словно отвечая на зов, он пришел, на мгновение согрев кончики пальцев. И так же быстро исчез. Коффи открыла глаза.

– Он приходит, но не остается.

Бадва оценивающе посмотрела на нее.

– Твое сознание не достигло гармонии.

Коффи осмотрелась.

– Неудивительно. Я так хорошо не отдыхала… пожалуй, никогда.

– Хорошо отдохнуть – не значит достичь истинного умиротворения, – сказала Бадва. – Что-то внутри тебя не дает сиянию течь как надо, что-то, чего ты не признаешь. Ты подавила это и так перекрыла свой канал.

Коффи подняла брови.

– Я не чувствую… будто что-то подавляю. – Она подумала. – Наоборот, я обычно попадаю в неприятности из-за несдержанности.

Бадва сплела пальцы.

– Вспомни момент, когда что-то тебя по-настоящему расстроило или разозлило, последний раз, когда ты плакала. Как ты с этим справилась?

Коффи не пришлось долго копаться в памяти.

– На самом деле я не плачу. – Произнеся эти слова, она сразу же поняла, как глупо они прозвучали. – Ну, то есть я плачу иногда, но не слишком часто. Когда я вспоминаю о чем-то, что случилось с моей семьей, я иногда как бы хочу, но… тоже не плачу.

– Родные когда-нибудь злили тебя? – спросила Бадва.

– Нет, – Коффи ответила мгновенно. – Мама… ну, она просто добрая. Она всегда жертвует собой ради меня и ставит мои интересы выше своих. А Джабир… он на самом деле мне не родня, но он тоже часть семьи. Он хочет, чтобы люди улыбались, и…

– А отец? – Голос Бадвы звучал, как никогда, мягко. – Он когда-нибудь тебя расстраивал?

Коффи застыла.

– Папа умер.

– Я не об этом спросила.

Несколько секунд Коффи пораженно молчала, а потом попыталась ответить снова:

– Это… было бы нечестно – злиться из-за папы. Его больше нет.

Бадва устроилась поудобнее.

– Если человек умирает, это не значит, что с ним уходит и то, что он оставил после себя. Как ты себя чувствуешь, когда думаешь о нем?

– Плохо. – Коффи хотелось закрыть глаза, но она поняла, что не может этого сделать. – Он был… добрым человеком. Мама смеялась, когда была рядом с ним, и мы чувствовали его любовь. Я… нам обеим его всегда не хватает.

– Но?

Что-то сжалось в груди Коффи, но она все равно заставила себя произнести следующие слова:

– Он не всегда принимал хорошие решения, – прошептала она. – Иногда он был безответственным, и мы с мамой за это заплатили.

– Он разочаровал тебя.

Коффи дернулась, услышав это обвинение. Оно было слишком жестким, слишком грубым в адрес такого доброго человека, как папа. И все же… как только Бадва произнесла это вслух, Коффи поняла. Истина словно коснулась ее. Коффи быстро, почти неразличимо кивнула.

– Ты должна признать свои эмоции, дитя. – Выражение лица Бадвы было твердым, но доброжелательным. – Признай их, признай их источник и позволь им покинуть твое тело. Вдохни, а затем отпусти. Также может быть полезно разжать кулаки.

Коффи опустила глаза. Она даже не заметила, как сжала пальцы. Когда она раскрыла ладони, на коже остались алые следы от ногтей.

– Я хочу, чтобы ты снова попробовала направить сияние. Но на этот раз, когда оно придет к тебе, я хочу, чтобы ты расслабила сознание. Не следует создавать стены. Пусть все чувства, которые возникнут, войдут внутрь. Признай их и дай им уйти.

– А что, если это не сработает? – спросила Коффи.

Бадва ничего не ответила.

Коффи глубоко вдохнула и снова прижала ладони к земле. Глаза закрылись сами, и за веками ее встретило лишь красно-черное ничто. Коффи ждала, надеялась, молилась. А потом она почувствовала легкое покалывание. Оно подступало опасливо, словно первые ноты лютни, а затем становилось сильнее и теплее. Жар охватил кончики пальцев, но на этот раз он не исчез. Он обнял ее, как старый друг. Он поднялся к ее коленям, бедрам, а потом достиг груди, и она замерла.

– Признай это. – Мягкий голос Бадвы доносился в пустоте откуда-то издалека. – Признай и отпусти.

Мышцы Коффи напряглись, когда что-то сформировалось в этой пустоте. Возникла фигура, сидящая напротив нее там, где должна была быть Бадва. Это был человек.

На нем была туника из мешковины, потрепанная, но знакомая, а подбородок покрывала мелкая щетина. Коффи посмотрела в его добрые карие глаза и с болью увидела в них свое отражение. У этого человека были седые лохматые волосы – папа выглядел не так, каким был в ее детстве. Это было словно порождение ее разума, то, как она представляла отца – каким бы он стал, если бы и дальше жил с ними. Он слабо и грустно улыбнулся ей.

– Коф. – Голос отдавался в пространстве ее сознания. – Девочка моя, прекрасная внутри и снаружи.

В горле Коффи встал комок, который она не могла проглотить.

– Спасибо, папа.