Охота в атомном аду

Какая-то картина происходящего в моей голове потихоньку складывалась, но всё-таки оставалось не очень понятно, кто здесь где наступает, отступает, или что? Вполне логично должно было выглядеть, что наши, по каким-нибудь довоенным планам, безудержно рвутся к Рейну по основным транспортным коммуникациям. И, похоже, несмотря ни на что, делают это вполне успешно. Однако из того, что мы накануне встретили американские М48 восточнее Штутгарта, следовало, что наш прорвавшийся авангард натовцы, по крайней мере частично, сумели отбить. Или не сумели? По идее, здесь начинается уже предельно простая арифметика – количество гусеничных следов, которые я за последний час увидел в окрестных лесах, ну явно не соответствовало количеству попадавшихся нам на пути подбитых и сгоревших танков. А кроме того, нигде не было видно ни прочной обороны НАТО (в виде привычных окопов, огневых точек или опорных пунктов), ни даже хоть как-то обозначенной линии фронта.

А раз так, получалось, что, частично локализовав действия нашего прорвавшегося авангарда, натовцы, не факт, что стабилизировали тем самым положение – часть уцелевших советских танков и бронемашин явно ушла вперёд, дальше на запад. А отчётливая канонада и взрывы вокруг нас, в сочетании с полётами авиации, явно указывали на то, что сюда приближались главные силы Варшавского договора. И, если это было действительно так, нам следовало быстрее выбираться из возникшего замеса. Хотя бы потому, что, следуя той же элементарной логике, остановить основную массу советских и восточноевропейских танков обычными средствами натовцы ну явно не смогут (насколько я помню, они даже в 1980-е на это особо не рассчитывали), а значит, они в отчаянии начнут бросать на продвигающиеся на запад танковые клинья водородные бомбы (в 1980-е вместо водородных планировалось уже и вовсе нечто нейтронное), если, конечно, ещё не растратили их на что-нибудь более или менее важное. Так что основное рубилово вокруг нас только начиналось. То, что было до этого, – цветочки, и не более того.

В какой-то момент я понял, что, кажется, слишком задумался и в результате этого несколько потерял контроль за окружающей обстановкой. Хотя, по идее, наверное, следовало бы остановиться и обсудить с напарницей дальнейшие действия.

Но с этой идеей я опоздал как доктор Зорге в июне 1941-го, поскольку вдруг услышал громкое «Бдыы-м-д-ду-дуум!» и тут же почувствовал себя прямо-таки гвоздём, по шляпке которого со всей дури шарахнули молотком.

Наш всё так же продолжавший переть вперёд по прямой «Паттон» получил страшный тупой удар в броню, куда-то в правый борт. С чем это можно было сравнить, я не знаю. Конечно, раньше я с подобным хоть и не часто, но сталкивался, однако острота ощущений уже была изрядно подзабыта.

Сопутствующий сотряс был такой, что с гнёзд и из прочих штатных мест на пол боевого отделения посыпались инструменты, снаряды, какие-то элементы оборудования и ещё бог знает что. Сначала меня от всей души влепило лбом в резиновый наглазник прицела, а потом я, издав кастрюльно-колокольный звон, приложился головой (слава богу, что был в шлеме!) о борт башни.

На секунду я оглох, от удара подбородный ремешок шлема лопнул, и этот тяжёлый «горшок» улетел вниз на не способного ничего на это возразить покойника. И, уже явно запоздало, я услышал откуда-то снаружи звук пушечного выстрела, почему-то плавно перешедший в металлический стук и звенящий скрежет, словно от сверлильного станка – похоже, в этом изделии детройтской сборки что-то таки сломалось.

Наш М48, загребая всей своей пятидесятитонной тяжестью германскую землицу, плавно развернулся влево. Затем мотор взвыл на высокой ноте и заглох (или же его вовремя выключила исполняющая обязанности мехвода напарница), после чего танк остановился. Немного проморгавшись, я увидел, что в утратившем остатки былого порядка боевом отделении «Паттона» повисла пелена лёгкого сизоватого дыма с топливным душком. Неужели горим?

– Ты там жива? – крикнул я вниз. Не без некоторого волнения, поскольку «боевая подруга» была без шлема и уж её-то могло ушибить всяко качественнее меня.

– Да! – ответил знакомый глухой голос. – У меня всё нормально!

– И что у нас плохого, дорогой товарищ механик-водитель? – спросил я с заметным облегчением. То, что она не пострадала, сразу же снимало ряд возможных проблем.

– Кажется, мы попали в засаду, – констатировала Кэтрин.

– В смысле? Ты уверена, что это не шальное попадание?

– Это был пушечный выстрел бронебойным, причём с очень близкого расстояния. Как я успела понять, броню насквозь не пробило, но при этом точно разорвало правую гусеницу и повредило ходовую часть!

– Н-да, недолго же музыка играла, недолго фраер танцевал… Что ещё скажешь?

– По-моему, у нас снаружи что-то горит, командир…

Я полез к смотровым приборам командирской башенки. Лихорадочно осмотрелся. Действительно, и там был сплошной дым, причём пополам с поднятой этим попаданием пылью.