Охота за Чашей Грааля

Надежно прикрыв южные границы, Дмитрий решил сам напасть на татар. Для этого он подготовил войско и, отдав его воеводе Дмитрию Волынскому, отправил его на Казань. Впервые ханы Асан и Магомен-Солтан вынуждены были платить русским деньги. Все это не могло не встревожить татар.

Мамай хорошо понимал, что владычеству Орды приходит конец, если они не образумятся и не соединят свои силы. И он решил предпринять невиданную для ханов одну попытку: встретиться с гордым чингисовцем Тохтамышем.

Тайно, переодевшись в дервиша, он добрался до заяцкого хана Тохтамыша. Узнав, кто стоит у его шатра, тот не поверил. Но когда ему представили ханскую пайцзу, он принял столь странного гостя. Но принимал его так, чтобы подчеркнуть свое чингисовское положение. Он сидел на троне, дозволив Мамаю стоять перед ним.

– Слушаю тебя, – произнес Тохтамыш.

– Я скажу тебе, хан, пока мы выясняем, кому из нас надо править, травим и убиваем себя, урусы создают свою крепнущую Орду, не позволяя многим жить самостоятельно, с другими укрепляют мир. Скоро, если мы не поймем этого и будем нападать друг на друга, они придут сюда. И уже не мы будем получать от них дань, а нам придется ее платить победителю.

Тохтамыш слушал его внимательно. Он понимал, что Мамай, как никто, видит будущее Орды и хочет протянуть ее конец, если не удастся укрепиться. «Слова его правильны! Но кто это предлагает?! Эх, будь он чингисовцем! А то, что скажут о нас другие? Мы изжили себя! Нет!» Но все же жест милости он решил сделать.

– Садись! – и указал на кресло, стоявшее сбоку, внизу, от его трона.

Мамай сел, внимательно глядя в его сторону. Тохтамыш одернул свой позолоченный халат, скосил глаза. В голове зашевелилась мысль: «Приказать схватить его и свернуть ему шею». Но тотчас подавил в себе эту мысль: «В Орде остались ханы, преданные Мамаю. И они еще сильны. Где-то задерживается помощь, обещанная Тамерланом. А без нее рисковать… Нет, не стоит. Пусть он сражается с руссами и выпускают друг другу кровь. На их издыхание приду я». Эта мысль понравилась хану, и он ответил:

– Я пока не могу тебе помочь. У меня у самого появились опасные соседи. Но я тебе не буду мешать, – это были его последние слова.

Они простились, и Мамай удалился. Но что-то не может успокоиться чингисовец: «Нет! Зря я его отпустил!» Хлопнул в ладоши. Появился глава стражи.

– Догони, – и кивнул на выход из шатра, – и сломай ему шею.

– Дервишу? – удивился страж.

– Он не дервиш, – ответил хан.

Но сколько стражники ханские его не искали, он как сквозь землю провалился. Видя, как его ищут, Мамай усмехнулся и понял, что хотел Тохтамыш.

– Бездельники, – сказал он, спокойно оседлав коня, – разве так ищут.

Дорогой у него созрел план из-за поступка Тохтамыша: «Он хотел меня уничтожить, так лучше это сделаю я!» Вернувшись к себе, тайно Мамай начал готовиться к войне. Но тут вмешались русские беглецы Иван Вельяминов да Некомат Сурожанин, которым не удалось дело с ярлыком для Михаила тверского, задумали другое: послать кого-нибудь в Московию с отравою для Дмитрия. Искали и нашли беглого попа. Не удалась и эта задумка, тогда они стали наускивать Мамая идти на Московию, убеждая его в том, что недовольные Дмитрием русские князья немедленно подымутся против него.

Скупка оружия, лошадей, наем воинов – все это красноречиво говорило о подготовке Мамая к военным действиям. Слухи докатились и до Московии. Они, конечно, не очень удивили Дмитрия, но хотелось бы знать, против кого… Чтобы узнать, надо послать туда человека. И он вспомнил о Пожарском. Но, подумав, отказался от этой мысли. Он там бывал, его знают. Выбор остановился на… Кобыле. Чтобы сообщить ему о своем решении, князь воспользовался одним событием. По случаю рождения четвертого сына Дмитрия Петра собрались ближайшие князья: Василий Михайлович Кашинский, Борис Константинович нижегородский; бояре: Дмитрий Волынский – Боброк, Иван Родионович Квашня, Андрей Иванович Кобыла со своим сыном Федором Андреевичем Кошкой и другие. Не было только Андрея Пожарского с сыном Василием, так как проживал в Пожарах и не знал о рождении сына у великого князя. Не было и митрополита. Но был никому не известный монах.

Дубовый стол прогибался от обилия всевозможных яств. Тут и тели запечены, да кабаны, гуси, осетры пузатые… а еще заморские кушанья… да все не перечислить. А питье: от медовухи до вин заморских.

Поднялся монах после кивка Дмитрия.

– Благослови, Господи, – заговорил он приятным, крепким голосом, – сына твойво нареченного, – и посмотрел на Дмитрия.

– Петром, Петром, – подсказал князь.

– Петром, – продолжил монах, – Господи, сподоби его любити тя от всея души его и помышления и творите во всем волю Твою. Аминь!

Все перекрестились вслед за монахом. Он сел. Поднялся князь Дмитрий с бокалом в руке. Высокий, плечистый. Тряхнул черными волосами, провел свободной рукой по черной же бороде, сверкнул черными очами и заговорил:

– Выпьем, други мои верные, за то, чтобы Петр мой был верен делам нашим. Бояр любил, как я люблю, честь им достойную воздавал, как я воздаю, без воли вашей ничего не делал.