Охота за общаком

Мысль вызвала такую острую тоску, отвращение и ужас, что захотелось рыдать, выть и биться в конвульсиях. Не может, не может этого быть!!! Не станет Георг, такой большой, такой сильный и умный, пищей для крыс.

Бандиты подошли к нему, подняли под руки и вывели на середину помещения.

— Я вам все равно ничего не скажу, — выдавил он из себя.

— Так тебя ни о чем и не спрашивают, — успокоили его. — Вопросы будут позже… Поднимай его, братва!

— Что вы делаете? — заволновался Георг. — Зачем? Объяснять ему не стали. Он и сам скоро все понял.

Когда не мог уже не то что сопротивляться, но и просто шевелиться, потому что каждое движение вызывало невыносимую боль в теле, подвешенном за ребро на крюк, подобно мясной туше. По ногам его текло и струилось горячее, но едва ли Георг это осознавал. Его рубаха и брюки пропитались кровью. При каждом вдохе крюк впивался в него с новой силой.

— Снимите меня, — проскулил он.

— Неохота возиться, — сказали бандиты. — Снимай, потом опять вешай. Ты же не хочешь говорить.

— Я хо… — прохрипел Георг. — Я чу… Х-х…

— Ну что, братва? Поверим?

— Может, качнуть его? — предложил Удав. — Чтобы не спрыгнул с темы.

— Не надо, — попросил Георг. — Я ск-ж-ж-ж…

— Он скажет, — перевел Шалман.

— Кто бы сомневался, — засмеялся Рамзес. Споро и привычно они сняли пленника с крюка и уложили на землю. На его губах пузырилась розовая пена, воздух, циркулирующий в разорванном легком, издавал неприятное сипение. Но болевой шок прошел, и мысли не путались. Наоборот, они были чрезвычайно четкими и ясными.

— Мы тебя слушаем, — со всем вниманием подошел Рамзес. И не отказал себе в удовольствии пару раз прыгнуть на распростертом теле. При каждом толчке из открытого рта Георга вылетали кровавые брызги.

— Не надо, — остановил товарища Шалман.

— Я его просто расшевелить хочу.

— Если что, зажигалки хватит.

— Или фонаря, — подсказал Удав, склонившись над пленником. — Ну, колись, где остальное? Как на общак вышел? С кем в доле?

Георг стал рассказывать, замирая, когда боль вгрызалась в его нутро. Пена больше не пузырилась на губах, осев розовыми хлопьями вокруг, но во рту начала скапливаться густая кровь, заливающаяся в глотку и мешающая говорить. Жизнь уходила из Георга, как воздух из проколотого шарика. Мучиться ему оставалось недолго, и это было единственное, что приносило ему хоть какое-то облегчение.

Когда он умолк, Шалман взглянул на часы в мобильнике и спросил:

— Где сейчас могут быть эти фраера? Вряд ли они у себя на хате сидят.

— Не знаю, — промямлил Георг.

Рамзес поднес к его уху дешевую китайскую зажигалку.

— Не знаю, — упрямо твердил тот, перебирая мусор скрюченными пальцами. — Не зн-н… н-з-з-з…

Бульканье и хрипы делали его речь все менее вразумительной. Догадываясь, что до отправления пленника в мир иной остаются считаные секунды, бандиты ужесточили допрос, помогая себе ножами. Беспрестанные болевые ощущения подстегивали Георга, не позволяя ему погрузиться в забытье. И он успел ответить еще на ряд вопросов, хотя знал не так уж и много.

— Ладно, хорош, — махнул рукой Шалман.

Удав взял умирающего за горло. Тот забился в предсмертных судорогах, скребя каблуками бетон. Выждав еще немного, Удав убрал пальцы с его сонной артерии и поднял вопросительный взгляд:

— Прятать жмура будем?

— От кого? — поморщился Шалман, прижимая футболку к лицу. — Погнали отсюда. Нужно остальное искать. Фамилии запомнил?

— Тут. — Удав приставил указательный палец к виску. — Линовин и Борелов.

— Я с утра с мусорами перетру, — пообещал Рамзес. Все трое поспешили на свежий воздух, оставив Георга в зловонном цехе. Ему уже не требовалось дышать.

XLVIII

Оленовка была так далека от цивилизации, что если бы не узкая двухрядная дорога да бурые столбы вдоль обочины, то, вероятно, так и пребывала бы в древности. Но дорога была разбита настолько, словно по ней несколько суток били из минометов, а потом пустили танки, которые не только покорежили асфальт гусеницами, но и задели столбы, придав им самые неожиданные наклоны. Кое-где провода провисали чуть ли не до земли, а в иных местах натянулись так сильно, что грозили лопнуть в любой момент.

— Не представляю, как здесь люди живут, — пробормотал Митя, поглядывая в окна машины.

Они ехали на великолепном белоснежном «феррари», выглядевшем в этих краях так же дико, как, допустим, в стане Золотой Орды. На Мите была белая рубаха со стрелками на груди и рукавах. Еще пять таких же новых приталенных рубашек с воротом на пуговицах хранились в чемодане, сунутом в багажник.

За рулем сидел Руслан, аккуратно постриженный, с полосками незагорелой кожи по контуру лаково-черной прически. В остальном лицо было покрыто темным ореховым загаром, делавшим Руслана похожим на заезжего итальянца или грека.

— Как-то живут, — откликнулся он, удерживая руль то одной, то двумя руками. — Телевизор смотрят, что-нибудь почитывают, голосуют. Считают себя современными и просвещенными.

— Даже не верится, что Лариса родом отсюда, — признался Митя.