Охотясь на Аделин

Я не утруждаю себя тем, чтобы снять с него штаны. Я просто заношу нож и вонзаю его в его таз. Его испачканные хаки мгновенно окрашивает багровый цвет. Я продолжаю наносить удары до тех пор, пока вся его паховая область не оказывается искореженной, а я не задыхаюсь.

И теперь он действительно находится в нескольких секундах от потери сознания, поэтому я хватаю его за волосы, заставляю посмотреть мне в глаза и вонзаю нож прямо ему в горло.

Его глаза недоверчиво расширяются, он начинает задыхаться, а из его раны вытекает багровая кровь, которая заливает рубашку.

Я наклоняюсь как можно ближе к его лицу, чтобы быть последним, что он видит.

4 июня 2022

В первый раз, когда Ксавьер заставил меня кончить, я простонала вслух имя Зейда. Он ударил меня так сильно, что на секунду мне показалось, что я ослепла. Я плакала, когда кончала, потому что мне казалось, что я предаю Зейда, даже если я и представляю его между своих ног. Это все равно был не он. И поэтому я плакала. А потом плакала еще больше из-за удара Ксавьера.

Я чувствовала себя такой слабой в тот момент.

Такой. Чертовски. Слабой.

Я больше никогда не хочу чувствовать что-то подобное.

Должно ли мне быть стыдно, что я наслаждалась, убивая его? Ведь это так жутко звучит.

Должно быть, ведь так? Но мне не стыдно. Зейд в самом деле развратил меня, и я ни капли не сожалею об этом. Теперь я чувствую себя сильной. Могущественной.

Сейчас я могу признать, что самый большой его грех – это то, что он заставил меня ощутить всемогущество. Словно мне больше не нужно оглядываться через плечо.

Потому что, если я увижу там кого-нибудь, то убью его. И осознание этого… доставляет мне удовольствие.

Чертовски большое удовольствие.

Глава 35. Охотник

Обычно, когда я заканчиваю убивать кого-нибудь, я чувствую, как напряжение покидает мое тело. Иногда это может работать и как афродизиак. Я так редко бываю не напряжен, что, когда мои мышцы расслабленны и вялы, это доставляет чертовски приятные ощущения. Вот еще одна причина, почему я так зависим от Адди и всех ее приемчиков, благодаря которым я таю под кончиками ее пальцев.

Но на этот раз я чувствую лишь чертовское раздражение. Сибби сделала то же, что и всегда: зашла слишком далеко. Она решила, что будет весело поиграть в долбаный фрисби с отрезанными частями тела и прочим дерьмом, и мы провели целый час в лесу, пытаясь отыскать все кусочки Франчески, чтобы закопать их.

К тому времени, когда я собрал все десять ее пальцев, я был зол как черт. Подливает масла в огонь и то, что Сибби решила устроить воображаемую оргию сразу после расправы над этими ублюдками, вынудив нас с Адди уйти в дом, пока она не кончит. Буквально.

И конечно, в течение тех двух часов, которые потребовались нам, чтобы собрать тела и закопать их, она не преминула пересказать мне все гнусные подробности того, что с ней вытворяли ее сообщники. Вернее, того, что вытворяла она сама с собой.

Я дал ей выговориться и пропустил мимо ушей все части, которые мне не хотелось слушать. У Сибби еще не было настоящих друзей, и несмотря на то, что мне очень не нравится слушать, как ее отымели, я не хочу подавать пример плохой дружбы, затыкая ей рот.

Вздохнув, я устало поднимаюсь по ступенькам; мои движения тяжелы и вялы. Я весь в грязи, крови и наверняка чем-то еще, о чем мне даже не хочется думать.

Когда я вхожу в спальню Адди, то обнаруживаю, что из глубин ее ванной валит пар. Я вскидываю голову, и меня тут же одолевают картины, как она стоит под душем и по ее обнаженным изгибам стекает вода. Мой член мгновенно твердеет, а мышцы от напряжения становятся каменными.

Осторожно приоткрыв дверь, я с удивлением обнаруживаю, что она стоит перед зеркалом и внимательно изучает свою обнаженную кожу. Она кривит губы и смотрит на свое отражение со смесью отвращения и любопытства.

Адди напрягается, заметив мое вторжение, но не отрывает от себя взгляда. Она полностью обнажена, и от этого зрелища я едва не падаю на колени.

И в поклонении, и в печали.