Охотясь на Аделин

Зейд выпрямляется, его присутствие становится все более ощутимым; он в нескольких секундах от того, чтобы взять все в свои руки и отправить Ксавьера в загробный мир прямо сейчас. Я снова приставляю стрелу к его шее, и под ее кончиком выступает капелька крови.

– А с чего ты взял, что твое мнение обо мне вообще что-то значит? – спрашиваю я.

Прежде чем он успевает ответить, раздается громкий вопль, полный боли и отчаяния.

– Гребаная психованная сучка!

А вот и Франческа.

Поворачиваюсь на своих трясущихся ногах и вижу, как Сибби тащит ее к нам, извивающююся; ее красное, потное лицо перекошено от досады. Зейд уже было направляется к ней, но потом останавливается и бросает взгляд на Ксавьера.

– Если ты еще раз скажешь о ней хоть слово, я отрежу твой поганый язык. И поверь мне, ты будешь не первым.

Я поднимаю брови.

– Кто же был первым?

Зейд лишь ухмыляется, а затем бежит навстречу Сибби и забирает у нее Франческу, неся визжащую женщину весь остаток пути. Я замечаю стрелу, которая в нее попала, – она торчит из ее задницы.

Меня все еще мучает вопрос об отрезанных языках, но я решаю, что все равно не хочу знать ответ на него. Неведение – благо и все такое.

– Где твои сообщники? – спрашиваю я, повышая голос, чтобы перекричать Франческу.

Судя по кислому выражению лица Сибби, предполагаю, что она не смогла представить, как один из них тащит Франческу на себе.

– Я сказала им держаться позади. Они весь день ругаются друг с другом, и это сводит меня с ума. Мне нужно отдохнуть от этих идиотов.

Зейд бросает Франческу рядом с Рокко, и ее крики становятся еще пронзительнее, поскольку она падает прямо на стрелу. Древко ломается, но наконечник так и остается глубоко в ее мышцах.

Затем Зейд подходит к Ксавьеру, и глаза у того расширяются от страха.

– Не стесняйся, ложись рядом с друзьями, – предлагает Зейд и, ухватив Ксавьера за ворот рубашки, подтаскивает его к Рокко.

Их мучительные стоны, проклятия и ругательства сливаются воедино, и господи, как же это раздражает.

Я подхожу к ним, глядя на жалкую троицу насильников. Часть меня жалеет, что здесь нет Рио, чтобы он мог посмотреть вместе со мной, как умирает Франческа. Кто знает, насколько глубоко он страдал от ее рук? Как и в случае с Сидни, его боль не оправдывает боли, которую он причинял другим, но я твердо уверена, что она не менее существенна, чем моя.

– Как неловко, – выплевываю я, чувствуя, как в глубине моего желудка сгущается отвращение. – Сколько девушек находились на том месте, где вы сейчас, пока вы праздновали и получали удовольствие от их мучений?

– Да пошла ты! – кричит Франческа, и с ее губ летит слюна. – Думаешь, ты лучше меня? Я встречусь с тобой в гребаном аду, и когда это произойдет…

– Что будет тогда? – перебиваю я, смеясь, когда она злобно смотрит на меня. Я приседаю и приближаю свое лицо к ее. – Будешь пытать меня и там? Ты никогда не будешь сильнее меня, Франческа, и знаешь почему? Я выжила, но меня ты, черт побери, не переживешь.

Достаю из кармана особый подарок, который хранился у меня все это время, и демонстрирую ей. Каблук, отломанный от одной из ее туфель.

– Подавись, сука.

Она открывает рот, чтобы обругать меня, закричать – сделать что угодно, – и я пользуюсь моментом, чтобы запихнуть каблук прямо ей в глотку, и улыбаюсь, когда ее глаза вылезают из орбит. Она бьется в конвульсиях, задыхаясь, но я уже стою над Ксавьером.

– Развлекайся, Сибби.

Сибби ухмыляется, опускаясь перед ней на колени, а затем заползает на тело Франчески. Подняв над головой свой розовый нож, она погружает его в грудь медленно умирающей женщины.

– Нет, нет, нет, подождите, подождите, это все она… – начинает Рокко, но его слова резко обрываются, когда Зейд вонзает свой нож ему в лицо. Лезвие входит в одну щеку и выходит из другой, застревая между зубами.

Рокко кричит, из его открывшегося рта потоком хлещет кровь. Я улыбаюсь и перевожу взгляд на Ксавьера. Он, похоже, вот-вот потеряет сознание, хоть я и не могу сказать, из-за чего именно – от ран или потому, что он столкнулся с последствиями своих поступков.

Скорее всего, последнее.

– Просто… убей меня уже, – скулит он. – Я буду умолять тебя, если хочешь.

– Ты хочешь, чтобы я проявила к тебе милосердие? Разве ты проявлял его, когда меня резал? Ты был милосерден ко мне, когда насиловал меня? Когда платил деньги и пытался купить меня, словно я гребаный товар, чтобы ты мог мучить меня до конца моей жалкой гребаной жизни?

Он задыхается, по его лицу течет пот, и его отчаяние и паника возрастают. Тем более, что Сибби начинает отрезать конечности Франчески, а Зейд – выкалывать Рокко глаза.

– Мне так жаль…

– Мне не нужны твои извинения, Ксавьер. Мне нужны твои страдания.

Прежде чем он успевает открыть рот и пролепетать еще одну никчемную мольбу, я выхватываю из ремня на своем бедре два запасных ножа и по очереди, разворачивая каждую его руку, с силой погружаю в них лезвия, пригвождая к земле.

Его крики смешиваются с криками Рокко, и теперь этот звук… становится прекрасным.