Охотясь на Аделин

Боже, конечно да. Я бы бежала до тех пор, пока мои ноги не сотрутся до костей. И продолжила бы бежать дальше.

– Конечно нет, – ровным голосом отвечаю я.

Он усмехается, и в его голосе смешиваются веселье и снисходительность. Его дыхание обжигает мою щеку. Он наклоняется ко мне, и грубая щетина скребется о раковину моего уха.

– У тебя не выйдет, даже если захочешь, – шепчет он. – Потому что ты не сможешь стоять. Настолько сильно будут дрожать твои ноги после того, как я тебя оттрахаю.

Чувствую его дрейфующую по моей спине руку. Закрываю глаза, ища в себе силы не вздрагивать от его прикосновений. Не убежать от него к чертям собачьим, чтобы потом молиться Дьяволице, прося, чтобы он никогда меня не нашел.

– Звучит неплохо, а, Алмаз? Как думаешь, ты будешь вспоминать Зейда после меня?

Я открываю глаза, и мое зрение заволакивает красная пелена. Сейчас я действительно дрожу – от ярости.

Бог? Ты нужен мне прямо сейчас. Мне нужно, чтобы ты наделил меня любым волшебным заклинанием или вуду-дерьмом, которое припрятано в твоем рукаве, чтобы я не прикончила этого человека.

Он отклоняется назад, и его холодный взгляд изучает мое лицо в ожидании реакции. Я отвожу взгляд, не в силах сдержать огонь в них, и решительно закрываю рот.

Что, черт возьми, он хочет услышать? «Да, господин насильник, я забуду о Зейде и буду думать только о тебе и твоем маленьком, тщедушном члене»?

Пошел ты на хрен, мудак.

Он еще раз хмыкает от удовольствия, и я кусаю внутреннюю часть щеки, пока во рту не появляется привкус меди. И тогда я кусаю сильнее.

– Отвечай мне, – шипит он.

– Нет, – шепчу я, опуская взгляд, чтобы скрыть ложь. – Думаю, мне будет очень трудно думать о ком-то еще, кроме вас.

И как сильно я хочу убить тебя.

– Да? – переспрашивает он, и его голос дрожит от восторга.

– Да, – лепечу я.

Мой голос срывается, когда его рука грубо хватает меня за задницу, еще сильнее прижимая к его широкой груди. Мои мышцы напрягаются до невозможности, и я чувствую, как его член упирается в мой живот. Мои внутренности скручивает отвращение, и клянусь, это будет своего рода торжеством справедливости, если меня сейчас вырвет прямо ему в лицо.

Он вжимается в меня бедрами, и как раз в тот момент, когда я готова сорваться, кто-то громко кашляет у меня за спиной.

Ксавьер отпускает меня, и я отступаю на несколько шагов, сразу же поправляя помятое его лапами платье. Когда я рискую поднять глаза, то вижу Рио, его руки сцеплены за спиной, а на лице – абсолютно нейтральное выражение.

– Прошу прощения за беспокойство, – произносит он, на мгновение наклонив голову. – Мне необходимо сменить повязку на ее спине перед началом мероприятия. Вас также ожидают в красной комнате, – сообщает он официальным, но любезным тоном.

Ксавьер поправляет пиджак, бросая на меня взгляд, на который я отказываюсь отвечать. Чувствую, как горит мое лицо, когда он опускает подбородок, давая понять, что услышал, а затем уходит. Я перевожу взгляд на Рио, и он кивает головой в сторону коридора у кухни, который также ведет в ванную.

Все еще дрожа, я следую за ним, надеясь, что не слишком шатаюсь и не подверну себе лодыжки на этих каблуках. Франческа наверняка сама обеспечит мне новые швы из-за такой глупой ошибки.

Войдя в ванную, мы молчим; Рио закрывает за нами дверь. Когда мы остаемся одни, мои плечи немного расслабляются.

Интересно, когда Рио начал внушать мне чувство безопасности?

Но, признаюсь, я благодарна ему. Он ни в коем случае не союзник мне, но – наименьший из всех моих врагов в этом чертовом доме.

– Что за красная комната? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня.

– Комната в задней части дома, заваленная брезентом и всякими пыточными инструментами. Уверен, ты догадаешься, почему ее прозвали «красной», – сухо отвечает он.

Я сглатываю.

– Там… Фиби и Бетани? – спрашиваю я.

– Да. Туда попадают только те, кто провалил выбраковку.

Моя грудь сжимается, и желудок скручивается. Они делают с ними сейчас невыразимые вещи, и от этого мне становится чертовски плохо.

– Повернись, – командует он.

Я сужаю глаза, не понимая, с чего это он требует, чтобы я повернулась. Заметив выражение моего лица, он вздыхает и добавляет:

– Por favor.

Сжав губы, я поворачиваюсь к нему спиной.

– Почему ты меня спас? – тихо спрашиваю я, заглядывая через плечо и наблюдая, как он достает из-под раковины аптечку и кладет ее на пожелтевшую столешницу. Уверена, в былые времена она была белой.

– С чего ты взяла, что я тебя спас? – возражает он, бросив на меня взгляд, пока достает бинты и неоспорин[8]. – Тебе придется задрать платье.