Охотясь на Аделин

Джей с благодарностью переключается на камеру на втором этаже. Среди пострадавших сотни разных людей самого разного возраста. В основном женщины и дети, но есть и мужчины. Полагаю, жертвы неудачных перестрелок.

Попадается и ролик, где врач лечит девочку лет пяти с пулевым ранением в бедро. У ножек кровати стоит здоровенный детина со светло-каштановыми волосами, собранными в хвост, татуировками, покрывающими руки и шею, который напряженно наблюдает за работой врача.

Джей заносит палец над клавишей, собираясь переключить ролик, но я кладу руку ему на плечо, останавливая.

– Подожди, я хочу досмотреть.

Внутри меня бурлит необъяснимое чувство, которое настаивает, чтобы я увидел, что там произошло.

Наклоняюсь к экрану ближе, сосредотачивая все свое внимание на татуированном типе и маленькой девочке, которую он привел. Он легко может оказаться работорговцем, и если стреляют теперь и в маленьких девочек, то я могу только представлять себе, в каких условиях содержатся эти дети.

Врач судорожно пытается стабилизировать состояние ребенка, он вводит, как я полагаю, анестезию, а затем быстро извлекает пулю, пока из ноги девочки льется кровь. Кажется, врач что-то кричит, но перемотав вперед, мы видим, как он заканчивает операцию и выходит из комнаты. Все это время мужчина стоял неподвижно, словно статуя, не сдвинувшись ни на сантиметр.

Я хмурюсь, не отрывая взгляда от изображения; мужчина обходит кровать, поднимает руку и аккуратно убирает волосы с лица девочки. Она все еще под наркозом, поэтому понять, какие эмоции она испытывает по отношению к нему, невозможно.

Сжав зубы, я всматриваюсь в экран, пытаясь как-либо интерпретировать его нежность. От кого она исходит – от человека, для которого она представляет материальную ценность, или от ее спасителя? И как, черт возьми, эта девочка получила пулю в ногу?

Я не понимаю, в чем дело, но что-то в этом видео кажется мне… важным.

– Отправь мне все эти файлы, а потом подключись к уличным камерам наблюдения и посмотри, сможем ли мы установить координаты машины, на которой они уехали.

Хлопаю Джея по спине, выражая молчаливую благодарность, а затем отворачиваюсь к грязному окну.

Он справляется с моим поведением просто великолепно, и, даже находясь в горе и ярости, я могу признать, что веду себя как невыносимая сволочь.

– Черт, – бормочет Джей; звук его пальцев, клацающих по клавиатуре, становится громче и интенсивнее.

Я скрежещу зубами, уже догадываясь о причине, еще до того, как она прозвучит вслух.

– Снаружи нет камер. Камер, направленных на парковку из других зданий, тоже нет. Мне жаль, чувак. Я ничего не нашел.

Откидываю голову назад, глубоко втягиваю носом воздух; мои нервы лижет черный огонь. Адди покинула это место всего неделю назад, но в мире торговли людьми это невероятно большой срок.

– Ты отправил мне файлы? – спрашиваю я и не узнаю свой голос.

– Да, – отвечает Джей.

Слышу шорох, когда он собирает вещи, и ощущаю, как на горизонте маячит всепоглощающее истребление.

– Уходи отсюда, Джей.

– Ага, считай, я уже ушел.

– И еще, Джей.

Он останавливается.

– Да?

– Вычисли камеры, которые направлены на эти окна. Только подожди, пока я не выйду, – распоряжаюсь я.

Он колеблется, но все же кивает и уходит.

Я даю ему две минуты, чтобы покинуть здание. Две минуты, в течение которых в моей голове бушует война. Она вырывается на поверхность и растекается по полу, на котором я стою, вздуваясь, подобно мертвецу внизу.

Мое тело двигается на автопилоте. Я спускаюсь в больничную палату и роюсь в шкафу, собирая шторы, тряпки и все, что может воспламениться, а затем разбрасываю их по всему зданию. Потом беру спиртосодержащие жидкости и выливаю их на замусоренный пол. Пожары в больницах случаются чаще, чем многие полагают, и это место чертовски подходит для разрушений, которые я намерен произвести.

Собираю все простыни, которые нахожу в его квартире, связываю их в длинную веревку и откладываю ее в сторону.

Тяжело дыша, подхожу к тяжелому шкафу в кухне и вытряхиваю его содержимое. Подтаскиваю его к громадному окну, прислоняю к стеклу и делаю шаг назад.

Глубоко вдыхаю, собираю весь гнев в себе, трансформирую его в энергию и со всей силы бью ногой. Шкаф раскалывает стекло, и по стеклу расползается паутина трещин. Рыча, бью ногой еще раз, и шкаф с громким треском вываливается наружу.

В мою кожу врезаются крошечные осколки, но я почти не чувствую этого, как не замечаю и оглушительного грохота, с которым шкаф врезается в землю.

В этот момент я уже спускаюсь обратно на второй этаж, где лежит мертвый доктор. Надеваю перчатки и маску из его запасов. Запах бьет в нос и застилает глаза; N95[3] совершенно не помогает.

Натянув две пары перчаток, хватаю труп за воротник рубашки и тащу обратно в квартиру, где этот больной урод насиловал своих пациенток, пока те были без сознания.

Независимо от его внеклассных занятий, доктор явно помогал работорговцам, а значит, его смерть станет сигналом не только для Сообщества, но и для каждого барыги, имевшего несчастье ступить на его порог.

Они узнают, что это был Зейд.