Охотничья луна

Теперь до меня дошло, как голод порой сводит нормальных людей с ума. Я и сама слегка обезумела. Тело пронзило жаром, словно пламя прокатилось по коже. Она горела, скальп покалывало, и темнота поглотила разум.

Я проснулась в лесу — нагая, одинокая, вся перепачканная кровью. Голод ушел, а живот округлился. На востоке занимался рассвет. Я не знала, где нахожусь. Не помнила ничего из того, что делала.

И меня это совсем не заботило.

Что весьма удивительно. Все указывало на то, что я убила и съела своих друзей, а может быть, даже возлюбленного, хотя вряд ли Дэмьен стоял и покорно ждал, пока я отведаю его плоти. В буквальном смысле этого слова.

Но сейчас, когда голод утих, меня волновало лишь то, чтобы к его возвращению не было недостатка в людях, на которых можно охотиться.

Я побежала через лес, ощущая, как ветер ласкает кожу и треплет волосы. Я наслаждалась, чувствуя почву под ногами. Прыгнув в реку, смыла всю кровь, а затем улеглась на солнышке и позволила струйкам воды стекать на землю. Обсохнув под теплыми лучами, я погрузилась в сон.

А снова проснувшись, ощутила, что кто-то тесно прижимается ко мне со спины. Обернулась и увидела Гектора — голого, как и я, и возбужденного. Он поцеловал меня, и тут мы оба обратились.

Я резко села в кровати. Вернее попыталась сесть. Меня связали. Опять.

Вся потная, я тряслась и кричала, но окружавший меня лес исчез. Вероятно, его никогда и не было.

— Что случилось?

Откинувшись на подушку, я повернула голову. Джесси сидела в кресле.

— Убей меня, — прохрипела я. — Обещай.

— Я уже обещала.

Я закрыла глаза.

— Это ужасно, Джесси. Не хочу быть такой.

— Знаю.

Мы погрузились в молчание. Я зажмурилась и не открывала глаза до тех пор, пока не перестала видеть себя в лесу вместе с Гектором, не перестала пробовать на вкус... нечто страшное, не перестала слышать крики, которые на самом деле не раздавались. По крайней мере, пока что.

— Где парни? — спросила я.

— Ушли.

— Что? — Я снова попыталась сесть. Веревки впились в уже натертые запястья и лодыжки. — Ты не должна была разрешать им идти за Гектором. Он съест...

Я запнулась. «Съест их живьем» — это, когда-то иносказательное, выражение теперь обрело прямой смысл.

— Они не охотятся. Поехали встречать Элизу и Манденауэра.

— Но им нельзя оставаться одним.

— Кто-то должен был поехать, и я подумала, что будет лучше, если с тобой останусь я.

Нет нужды объяснять почему. Дэмьен не стал бы меня убивать. А Уилл, скорее всего, не смог бы.

Я не хотела засыпать, но вирус ослабил мой организм. Жар заставлял метаться в постели. Изменения причиняли страдания. Спина горела — что, впрочем, было не в новинку. Но с костями творилось что-то неладное: они трещали, хрустели, смещались. Глаза болели. Нос щекотало. Зубы, казалось, не помещались во рту.

Я провалилась обратно в пустоту — туда, где меня ждал Гектор. Мои мечты, фантазии — или как этот бред еще можно назвать — по большей части не изменились. Кровь. Смерть. И немного секса в коленно-локтевой позе.

Меня разбудил серебристый свет, струившийся сквозь окно и падавший на кровать. Луна подарила прохладу. Она сняла жар, успокоила частый стук сердца, позвала меня встать и кружиться в танце под ее призрачным сиянием, голой и наполненной жизнью.

С террасы доносились тихие голоса. Я навострила уши. Слух улавливал каждое слово.

— Это может ее убить. — Я узнала голос Элизы Хановер. — Сыворотка еще не опробована.

Я никогда не видела эту женщину, только общалась с ней по телефону. И сейчас не могла ее разглядеть, разве что стройный силуэт среди скопления других теней на террасе.

— Вот как раз и опробуем.

Узнаю Эдварда — привычно спокойного и сдержанного в любой ситуации.

— Шанс на спасение ничтожен. Я не позволю вам ее убить, — настойчиво возразил Дэмьен.

— Не тебе судить.

— Мне судить! — вмешалась я.

Все резко замолчали, а затем гуськом вошли в комнату.

— Вся банда в сборе, — пробормотала я.

Джесси, Уилл, Эдвард, Элиза и Дэмьен остановились у двери, словно боялись приблизиться ко мне. Не хотелось знать, почему.

Элиза первая сделала шаг, процокав по деревянному полу шпильками туфель нежного фарфорового оттенка. На ней были тонкие чулки и костюм цвета морской волны.

Она могла бы стать моделью: высокая, хрупкая, с платиновыми волосами, должно быть, длинными, что можно было бы проверить, распусти Элиза тугой пучок на затылке. Цвет ее кожи сочетался с цветом туфель. Глаза — темно-голубые, почти фиалковые. На лице — ни единого изъяна. И, кроме того, докторская степень. Все-таки жизнь несправедливая штука.

— Я создала сыворотку, — сказала она.

Ее голос был так же хорош, как и вся она в целом: низкий, хрипловатый, чересчур сексуальный для ученой дамы. Мужчины в комнате, кроме Эдварда, уставились на нее, разинув рты.

— Тем не менее я не знаю, как она действует.

— Это я уже слышала.

Собравшиеся переглянулись. Если я способна расслышать тихий шепот на террасе, значит превращение уже началось.

За спиной у Элизы Джесси скорчила гримасу и закатила глаза. Доктор Хановер была неописуемо идеальна. Нам придется ее ненавидеть. Это дело чести.

— Выбор за тобой, Ли.