Охотник

В горнице слышались голоса, кто-то оживлённо спорил, но, когда Илья вошёл, за столом возле большой русской печи, украшенной изразцами, сидел один старик. Сухонький, щупленький, с торчащей в разные стороны седой бородой, он сказочным видом своим вызывал лишь умильную улыбку. И никто из людей, кроме знающих его, конечно, не мог заподозрить в смешном дедульке могущественного Хозяина леса.

– Здорово, Осиныч! – Илья бросил свою сумку на лавку, переведя дух, сел рядом. От его ладоней шёл пар.

– И ты здрав будь, добрый молодец, Илья Муромец, – отозвался старичок. – Садись, почаёвничаем. С дороги притомился, поди? Думал, не увидимся, потом слышу – идёшь! Эк, тебя разгорячило-то!

– А что ж ты, дед, если слышал, барьеры не убрал?

– Ох, батюшки! – всплеснул руками Осиныч, – не сообразил! Запамятовал. Ты уж прости старика.

– Ладно, – устало вздохнул Ил. – Проехали. А вот насчёт «запамятовал», другому кому-нибудь сказки рассказывай. Твоей памяти любой молодой позавидует.

– Выходи, Никодим. Свои!

Из-за огромного круглого самовара степенно вышел человечек, ростом не более полуметра. Как и Осиныч, он имел густую растительность на лице, но его борода была аккуратно расчёсана и цвет имела не седой, а густо-каштановый. Никодим явно был моложе. На пару веков…

Человечек сел на чурочку на столе, поставленную для него. На такую же, но повыше, поставил чашку с блюдцем, опять же подходящим по размеру. Глянул из-под косматых бровей на гостя.

– Хоть бы ты, Муромец, повлиял на этого старого вреднюку!

– А что такое?

– Я ведь домовой, а не наездник! Мне для работы покой требуется, тишина, сосредоточенность. А о каком покое и тишине может идти речь, если мало того, что этот пень замшелый целыми днями по лесу шныряет, так он ещё и избу за собой таскает!

– А что ж, – подбоченился Осиныч, – я должен, как волк под кустом ночевать что ли? Старый березняк подправить надо? А стволов, поваленных сколь лежит! И у кромки бора ели сохнуть стали. Фон, значитца, проверить на радиацию придётся. Делов-то не меряно!

– Помочь?

– Справлюсь я, Муромец. Первый день, что ль на посту?

– Вот и поговори с ним, – вздохнул Никодим, налил чаю в блюдце, подул и с шумом выпил.

– Я, вообще-то, проститься зашёл.

– Куда на сей раз посылают? – Осиныч налил чая в большую цветастую кружку, протянул Илу.

– Папаша один дочь ищет.

– А кроме тебя сыщиков нет больше? Попроще, да пониже рангом.

– Дочурка исчезла из запертой комнаты. Замки целы, окно не открывалось… Полиция разводит руками. Папаша в отчаянии: единственное дитя!

– И что? След нашёл?

– Почти сразу, но попутешествовать придётся.

– Далеко?

– Да. И надолго, боюсь.

– Поэтому на душе кошки скребут?

– Заметил?

– Кошек-то? Сразу, как вошёл. Только, чего печалиться? Дело-то благородное! Человека спасти!

– Одного спасти, а миллионы других… – Ил закинул руки за голову, и устало вздохнул. – Паршивая у меня работа, Осиныч. Для неё одно главное качество требуется – хладнокровие. А чего нет, того нет. Ведь по большому счёту от меня лично ничего не зависит. Я не могу не выполнить договор, отказать не могу, если клиент сказал «да». Выбора нет, а что-то внутри всё равно гложет, говорит, не обманываешь ли, мол, самого себя? Прикрываешься запретами, а на деле просто боишься воспротивиться?..

– Это «что-то» – уж не совесть ли?

– Нет такого понятия для Магистра, – грустно улыбнулся Илья. – Если начнёшь задумываться о критериях истины, о том, кому добро несёшь, а кому наоборот, у кого приоритет, а кто и подождать может… Кто это знает? Кто ответственность возьмёт? Нет, Осиныч, не положено нам совесть иметь! А кошки на душе скребутся. Им почему-то всё равно.

Илья встал.

– Ну ладно. Спасибо за чай. Пойду, пожалуй. Быстрее уйду, быстрее вернусь. Повидал друзей, всё легче на душе.

Илья обнял Осиныча, осторожно пожал ладошку Никодиму.

– Ну, бывай, Муромец! Удачи тебе!

* * *

Максим выбрался из сугроба, в который угодил так внезапно, что даже не успел сгруппироваться перед падением. Не ожидал, что перенос будет столь стремительным. И не ожидал, что попадёт в довольно холодную зиму. Дома о таковой знал лишь понаслышке, да из книг, которым не то, что бы совсем не верил, но считал всегда несущими некую долю преувеличения. Зима – это раскисшие от грязи дороги, слякоть, липкая крупа с неба. Иногда – слегка припорошенные белым крыши домов да листва Деревьев. Так что ощущения от совсем иной зимы были внове. Но это ладно. Главное – сориентироваться; куда попал-то? Огляделся. Вокруг лес. Сосны, берёзы, ничего необычного. Уже хорошо. Теперь найти бы кого-нибудь из местных обитателей, расспросить. Должны же здесь быть люди? Лесным зверям Книга без надобности.