Охотник

       Ты знаешь, если бы евреи выказали пусть даже притворную откровенность и раскаяние, я не был бы так подозрителен. Если бы они перестали юлить и сказали бы: «Да, мы думали, что коммунизм несет миру благо. Мы верили, что он поможет угнетенным людям. Поэтому мы придумали его и совершили с его помощью революцию в России. Но в те времена мы совершили много страшных дел, и действительно сожалеем об этом. Мы никогда больше не будем дурачить людей коммунизмом». Если бы они заявили что-нибудь подобное, тогда я мог бы относиться к евреям гораздо благожелательнее. Но ни один из них этого не сделал. Напротив, во всем написанном ими на этот счет правда оказалась вывернутой наизнанку, во всем без исключения. Сначала они признавали свою роль в коммунистическом движении, но отрицали свои злодеяния. Теперь они признают эти злодеяния, но отрицают свое участие в них.

       Я хорошо разобрался в этом вопросе. Я смог раскопать достаточно доказательств. И теперь я с подозрением отношусь ко всем распространенным взглядам на события, касающихся евреев: например, о второй мировой войне и так называемом «холокосте». Но я начинаю приходить в отчаяние при мысли, что вряд ли смогу узнать всю правду об этих событиях. Мне потребовалось несколько недель изучения только на то, чтобы прийти к нескольким определенным выводам о роли евреев в коммунистическом движении. Для этого мне пришлось слой за слоем разгребать путаницу мнений, неверных объяснений и противоречий. У меня по-прежнему остается множество серьезных вопросов, касающихся коммунизма, сионизма и их взаимоотношений, и к тому же «знаки» указывают в шести различных направлениях. Это здорово обескураживает. Как будто эти проблемы намеренно замутили, так чтобы людям вроде меня было трудно добраться до правды.

       – Ой, это напомнило мне одну вещь, которую я слышала давно у себя в штате Айова, – прервала его монолог Аделаида. – Одним из помощников преподавателя в университете, читавший мне вводный курс по математике был еврей Дэвид Шварц. Он был женат, но все время приставал ко мне и пытался напроситься на свидание. По правде говоря, он был жутко надоедливым человеком. Всякий раз, встретив меня в студенческом центре, он подходил и заводил со мной разные разговоры. Он как-то узнал номер моего телефона и стал названивать мне домой. Его болтовню было невозможно остановить. Особенно он любил поговорить о политике и экономике – и вообще на всякие загадочные темы, вроде того, что цена золота повышалась всякий раз, когда у демократов появлялся хороший шанс победить на выборах.

       Ситуация была довольно щекотливой. Я опасалась обидеть его и посчитала, что пусть себе болтает, пока можно держать его на расстоянии. Я иногда даже задавала ему вопросы. Однажды я спросила его о государственном долге. Он разразился 20-минутной речью, которая меня совершенно запутала. Мне показалось, что одни его объяснения противоречили другим. Я сказала ему: «Ну и дела, я совершенно запуталась. Почему все это так сложно?» Он минуту смотрел на меня и затем очень серьезно, как будто он доверял мне некую тайну, сказал: «Это и должно быть сложно, иначе слишком много людей поймут, что происходит в экономике». Он близко наклонился ко мне и прошептал: «Запутывание людей – лучшая оборона. Всегда, когда хочешь достичь какой-то цели, нужно разделить свои силы и направить часть из них в направлении, противоположном тому, которое тебе нужно, так что никто не сможет уловить твои намерения, а ты в то же самое время сможешь упредить любое по настоящему серьезное сопротивление. А после того, как ты достигнешь своей цели, объясни свои действия, но так противоречиво, чтобы никто не был уверен, что за всем этим стоишь именно ты.»

       Я не знаю, имел ли отношение этот маленький кусочек мудрости к государственному долгу. Мне кажется, что Шварц просто пытался произвести на меня впечатление своим умом, ну ты знаешь, макиавеллизм и все такое, а мое признание, что я запуталась, вызвало у него в голове связь с какой-то другой темой, по-видимому, политической. Дэвид, несмотря на свою многословность, на самом деле был не так умен, как хотел казаться. Но он был странный; он считал, что все, что происходит, объясняется заговором какой-нибудь группы со своими интересами, и что вещи никогда не являются такими, как они выглядят на первый взгляд. Наверное, он где-то подцепил этот маленький афоризм о ценности путаницы. В то время я не спросила Шварца об этом, но его слова остались в моей памяти, и то, что ты рассказал, напомнило мне их.

XIX

       Наверное, днем будет снег, подумал Оскар, забирая газету с крыльца. Температура упала ниже нуля градусов, и небо было закрыто черными тучами. Он потянулся, зевнул и втянул в себя воздух в темноте раннего утра. Оскар только что вернулся домой, снова проведя ночь в квартире Аделаиды. Он чувствовал, что ему нужно поспать, по крайней мере, еще часок. Почему она должна уезжать на работу так рано?