Охотник

       – Ну, Оскар, моих родителей можно было назвать «фанатиками», – очень набожными фундаменталистами. Всем детям в семье они дали имена из Ветхого Завета. Не печальтесь обо мне; лучше пожалейте моего брата Абинадаба. Вообще-то, еврейские имена были самой малой из наших бед; бесконечное чтение библии едва не прикончило нас всех. И это не только по воскресеньям, но и каждый день, как проклятье. Не было никакой возможности избежать этого.

       Внезапно Сол как на пружинах вскочил на ноги, выпрямив свое огромное мощное тело, и, казалось, стал еще выше своих двух метров. С руками, поднятыми над головой и сверкающими глазами, откинутой назад головой и бородой, воинственно торчащей над грудью, он казался воплощением ветхозаветного пророка с одной из картин в классах воскресной школы в состоянии начинающегося экстаза, который вот-вот разразится откровением свыше. Он направил правую руку на Оскара, обличающе указывая на него пальцем, и взревел:

       – Берегись, я поражу неверующего! Да, я обращу его в пыль; я совершенно уничтожу его, и опустошу его дом; я сотру память о его семени в поднебесном мире. Я сделаю его имя мерзостью среди всех племен Израиля, ибо отрекся он от Всевышнего.

       Раскаты грома его первых слов, казалось, все еще перекатываются по комнате, когда он понизил голос и закончился тоном, чуть более мягким, но ничуть не менее властным:

       – Так говорит Господь Бог твой.

       Губы Сола покрывала пена. Огонь в его глазах угасал, пока он медленно успокаивался и опускал руки. В комнате наступила тишина.

       Оскар первым обрел голос.

       – Боже, Эмили, что он выпил? – Хотя вопрос Оскара должен был звучать шутливо, в его голосе явно звучал благоговейный трепет.

       Эмили выдавила из себя нервный смех.

       – Он трезв как стеклышко. Радуйтесь, вам еще повезло. Иногда, после пары рюмок, он мечет громы и молнии по получасу. Удивительно, что этот человек иногда выдает.

       – Правда? – вдруг заинтересовался Оскар. – Эй, Сол, изобразите нам еще что-нибудь.

       – Оскар, пожалуйста, не просите его! – воскликнула Эмили.

       – Но он действительно великолепен! Я в жизни не видел ничего подобного. Где вы этому научились, Сол?

       Сол засмеялся, чтобы скрыть свою реакцию на лесть Оскара.

       – Честно говоря, когда я был ребенком, это был мой способ справиться с лошадиными дозами чтения из библии, которые мы должны были выслушивать от отца. Я вынужден был идти в гараж, когда никого не было рядом, и изображал там Исаию. Или Иисуса. Или Бога. Я импровизировал и декламировал все, что в меня было закачано, но с несколькими новыми моими изобретениями. Это превратилось в игру, в которой мне приходилось придумывать самые диковинные вещи, потому что я воображал библейского персонажа, призывающего молнии на идолопоклонников. Я думаю, что это действительно было для меня своего рода лечением. В общем, у меня это стало получаться довольно здорово. Знаете, я всегда чувствовал себя неудавшимся актером.

       – Вы не против показать сейчас еще что-нибудь? Мне хочется увидеть, что вы можете сделать, когда стремитесь к этому сознательно. Вы натолкнули меня на одну мысль.

       – Показать вам мое исполнение Нагорной проповеди? – спросил Сол, не совсем уверенный, что Оскар говорит серьезно.

       – Что угодно. Просто побушуйте еще и немного помашите руками.

       Сол снова встал, на этот раз медленно и неуверенно. Потом с безмятежным и отрешенным выражением лица, поднял руку благословляющим жестом и начал говорить спокойным и тихим, но властным голосом:

       – Истинно говорю вам, дети мои, что пострадавший во имя мое будет ослом, потому как я – не есть путь, истина или жизнь. Тот, кто жаждет справедливости, должен голодать во имя отца моего, сущего на небесах...

       Пока Сол говорил, казалось, почти не имело значения то, что он нес чепуху. Звучные раскатистые звуки его голоса и выражение лица, жесты и позы производили такое глубокое впечатление, что Оскар и другие легко могли его представить в развевающихся белых одеждах, а не в костюме, стоящим на выступе скалы в пустыне перед толпами завшивевших израильтян, а не на ковре в комнате отдыха у Келлеров. Еще немного воображения, и можно было увидеть сияющий золотой нимб в десятке сантиметров над его головой. Голос Сола все звучал и звучал, теперь такой же мелодичный и успокаивающий, каким суровым и повелительным он был прежде. Он никогда не искал слов, и все его слова для слушателей казались чем-то смутно знакомым, что они могли когда-то читать в детстве в библии короля Якова, хотя Сол сам придумывал большую часть того, что говорил. И когда он говорил, от него исходила какая-то поразительная сила перевоплощения.

       Оскар, наконец, встал и прервал его речь.

       – Сол, – сказал он, едва в силах справиться с волнением, которое он чувствовал. – У нас есть для вас работа!

       – Вы собираетесь поставить его на проходе перед Капитолием проповедовать крестовый поход против этих подонков внутри? – засмеялась Эмили.