Охотник на ведьм (ЛП)

Ее охватил пронизывающий, как удар ветра, ужас, затмевая все прочие чувства. Ее детство было неотделимо от Церкви. Слова и смыслы, обряды и обычаи, что Господь требует, а что прощает — все это Маргрет знала наизусть, как катехизис, который она сегодня цитировала. И хотя Господь давно покинул ее, бывали ночи, когда она, лежа без сна, чувствовала Его любящее присутствие, словно была одною из Его избранных, которым предначертано вознестись к Нему на небеса.

Самообман. Иллюзия, как и видения ее матери. Не дождется она ни милости, ни прощения — ни от Господа, ни от Александра Кинкейда.

— Вы же видели ее, вы знаете, что с нею бывает. Я просила вас… — Внезапно она осознала, что он сделал, и осеклась.

Он не выдал ее тайну, а значит, по сути, тоже солгал.

Она умоляла его защитить ее мать — и он это сделал. И все ее обоснованные страхи внезапно смело волной иррационального доверия, потому что в одном — самом главном — он ее не предал.

Напоминать ему об этом словами благодарности она, однако, не стала из опасения, как бы он не передумал.

Он склонился над ней так, что их тела почти соприкоснулись.

— Может, положить вашу руку на сатанинскую библию? Тогда вы начнете говорить правду?

Маргрет знала, что никакая она не ведьма. Она хотела так и сказать, но не смогла. Какая-то неведомая сила вдруг повлекла их друг к другу.

Сражаясь с ним, она уперлась ладонями ему в грудь, а он, сопротивляясь, уперся напряженными руками в стену коттеджа, но облегчение, благодарность и что-то еще, что-то непознанное, продолжало притягивать ее к нему. Ее тело, ее глаза и губы были готовы умолять его пощадить ее мать.

В его глазах, кажется, тоже промелькнула мольба. Что он испытывает к ней, кроме желания назвать ее ведьмой?

То, что зародилось между ними в коттедже, нахлынуло снова. Он затряс головой, как бы говоря нет, но тело его не слушалось, оно приблизилось к ней вплотную, полы его черного плаща взметнулись, укрывая ее от ветра, обволакивая их, создавая вокруг потаенное пространство, принадлежащее им одним.

Мысли, страхи, увещевания разума, все это стало расплываться, пока не исчезло совсем, оставив ее наедине с его глазами, горевшими требовательным огнем, с теплом его сильных рук, которые уже спускали с нее шаль и платок, зарывались в ее волосы, притягивали ее к нему…

К ее губам приникли тонкие, твердые губы. Они пробовали ее, засасывали, упивались ею, губами, языком, зубами, вторгаясь в ее рот, лишая ее дыхания.

Его пальцы прошлись сквозь ее волосы, вслед за упавшей шалью очерчивая ее горло, следуя по плечам, спускаясь вниз по рукам, а после накрыли ее груди поверх колючего шерстяного платья. Ее соски уткнулись в его ладони, и когда он потер их через ткань, ее тело откликнулось и взмолилось о большем.

Он вжался в нее бедрами. Притиснутая к стене, она раздвинула ноги, словно ее плоть знала, чего он хочет и требовала того же.

Не отрываясь от ее губ, он взял в горсть ее юбки, сдвигая шерсть и лен, пока между ними не осталась только ее нижняя сорочка.

Его палец дразнил, ее бедра отзывались сквозь тонкую, почти не ощутимую преграду повлажневшей ткани, а потом все исчезло. Не стало ни туч, ни ветра, сами их тела перестали существовать, остались только две души, парящие в вышине…

Внезапно он резко отпрянул. Юбки Маргрет упали, прикрывая ее позор. Открытая ветру, она вжалась в стену, жалея, что нельзя провалиться сквозь каменную кладку.

Черные глаза снова прожигали ее насквозь — уже не страстным, а осуждающим взглядом.

— Вы…

Она толкнула его кулаками в грудь.

— Не смейте! — Оба дышали тяжело и прерывисто. — Не называйте меня так.

Ему необязательно было что-то говорить, чтобы донести до нее свое суждение. Оно ясно читалось во всем его облике. Ведьма. Искусительница. Боль полоснула по сердцу так сильно, что впору было подумать, что это он владеет колдовской силой и нанес ей удар невидимым ножом.

— Не вините за свою слабость меня, — выдохнула она, но, заглянув Александру в глаза, увидела, что винит он себя. За то, что спустил ей ложь? Или за то, что поддался искушению?

Благородный человек. По крайней мере, по его собственным понятиям. В конце концов это может его погубить.

Она выставила вперед руку, но он не сделал и попытки приблизиться — к ее вящему облегчению, ведь ей с ним не справиться, вздумай он применить против нее силу.

Однако правда состояла в том, что, когда он целовал ее, она и не думала сопротивляться.

***

Александр всеми силами пытался совладать со своим дыханием, со своими руками и мыслями. Ведьма, бесстыжая грешница — рвалось у него с языка. Он хотел обвинить ее, сказать, что это она своими неодолимыми колдовскими чарами склонила его к поцелую.

Хотел и не мог.

Потому что виноват был он сам. Он сам ее обнял. Сам навязал ей этот поцелуй.

Он сам отпустил эту лгунью из церкви, не призвав ее к ответу за ложь, и тем самым уравнял себя с нею. Скоби предрекал, что оно так и сложится, и не ошибся. Теперь он не может доверять ни Маргрет, ни себе.