Охотник на ведьм (ЛП)

— Вы скажете… — Он запнулся посреди предложения. Его пальцы все еще пахли ею. — Вы скажете мне правду — сейчас, пока мы наедине?

Заметив в ее глазах внутреннюю борьбу, он понял, что ответом будет нет, но под тяжестью вины за то, что не обличил ее на допросе, не сдался.

— То слово. Что оно значит?

Он ждал ее ответа и вдруг отчетливо услышал журчание ручья, и оно заполнило мрачную тишину.

— Какое слово? — вымолвила она в конце концов.

— Скуп. Скуб. Скут. Все слышат по-разному. — Он и сам не запомнил в точности, что услышал.

Она отвернулась с поджатыми губами.

— Ничего оно не значит. Бессмыслица, и только.

Он схватил ее за запястья и встряхнул.

— И снова вы лжете!

— Вы считаете мою мать ведьмой только потому, что она лепечет всякую несвязную чепуху?

— Потому, что по меньшей мере пятеро из тех, кто давал показания, слышали, как это слово, это проклятье, разносится на ветру в ночи, а на следующий день с каждым из них случилась беда.

— Или же они испугались завывания ветра и вспомнили про свои негнущиеся колени и хворых овец.

— Не ветер кричал это слово, а ваша мать. Вы забыли, что я знаю ваш секрет?

Страдание в ее взгляде сказало о том, что нет, она не забыла.

— Ну, а вы, мистер Кинкейд… У вас самого нет секретов?

Он убрал руки. Нельзя ее трогать, даже ради того, чтобы вытрясти из нее правду. Что, если он выдал себя? Вдруг она догадалась, что он вовсе не тот многоопытный палач, каким себя изображает? Вдруг она знает, что он не способен отличить невинную душу от падшей?

— Речь не обо мне.

Память о поцелуе еще вибрировала меж ними. Платок Маргрет сбился, шаль упала на землю, волосы разметались по плечам как у девушки, никогда не бывавшей замужем.

 — Хорошо. Допустим, это чепуха. Тогда скажите, когда она впервые произнесла это слово?

Маргрет склонила голову набок и скосила глаза на мокрые листья, как будто действительно обдумывала его вопрос, чтобы дать честный ответ. Александр ждал. Она провела здесь почти год, но что ему известно о ее предыдущей жизни? Ничего. Нет никаких зацепок, кроме кружева, фарфоровой вазы, письма из Глазго да упоминания о безымянном муже.

Наконец она повела плечами.

— Я не помню. Все дни похожи один на другой.

Но он уже научился распознавать, что стоит за ее молчанием и уклончивыми ответами, и различать, когда она говорит правду, а когда лжет. Сейчас она снова лгала.

И тем не менее, зная все это, он никак не мог обуздать свое непослушное тело, теперь, когда он познал ее вкус и возжелал большего, вспоминая, как она выглядела, когда лежала на берегу ручья: волосы рассыпались, сливаясь с опавшей листвой, ноги раскинуты — ни дать, ни взять живое воплощение плодородной земли.

Он прогнал эту картину из головы, пока она не успела перерасти в фантазию о том, как он ложится с ней рядом, прижимает к земле, входит в нее до упора…

— Очередная ложь.

Она испуганно воззрилась на него, приоткрыв рот.

— Откуда вы знаете? Вы что, ведьмак? — И заслонилась, как щитом, скрещенными руками.

— Чтобы читать по вашему лицу, не нужно быть ведьмаком. — С немалым для себя удивлением он осознал, до чего хорошо успел ее изучить. — Когда вы стараетесь что-то вспомнить, то возводите глаза к небесам. И смотрите в землю, когда сочиняете ложь. Но когда вы говорите о матери, то смотрите на меня в упор. Вы прямите спину, между вашими бровями залегает морщинка — это значит, вы злитесь. — Не в силах совладать с собой, он склонился над нею. — А когда я подхожу к вам вплотную, вот так, то у вас перехватывает дыхание и…

Александр услышал мягкий выдох. Ощутил его на губах.

И поцеловал ее снова.

Она растаяла, как земля под дождем, покорно отдавшись его ласкам, которые обрушились на нее подобно речному потоку, вышедшему из берегов и сметающему все на своем пути.

Потом обняла его сама, очень крепко, и привлекла к себе, прижимаясь к нему грудями. Жадные, требовательные губы плясали на его губах, они бросали ему вызов, понуждали отвечать поцелуем на поцелуй, а внизу, ниже пояса, его член, толкаясь, пробивал себе путь на свободу, чтобы соединиться с нею.

Он не знал, сколько времени они простояли, прильнув друг к другу, прежде чем к нему вернулось самообладание, и он смог задаться вопросом, зачем она пытается его соблазнить.

Руки отказывались ее отпускать. Тогда он отнял губы и, совершенно растерянный, встретил взгляд ее разноцветных глаз. Один голубой, другой карий. Которому из них доверять?

Она все еще цеплялась за стену коттеджа, а на губах ее блуждала печальная улыбка.

— И что вы об этом скажете, мистер Кинкейд?

Он сделал шаг назад и даже обрадовался, когда его накрыла волна гнева, ибо она смыла возбуждение. Его провела его же собственная гордыня. Идиот. Надо же было возомнить, что он сможет отличить женское притяжение от колдовских чар…

Ведьма она или обычная женщина, но она притягивала его, и он должен устоять перед ними обеими.

— Я выясню правду, Маргрет Рейд, — поклялся он скорее себе, чем ей.