Охотник за бабочками

— Слышу вас хорошо. Слышу вас хорошо. Прием. Прием.

— Ага, — отозвалась лысина, — Значит, освоился уже. Ты там на меня не в обиде? Ну и правильно. Говоришь не корабль, а то, что у меня на плечах. Сейчас взгляну.

Из динамиков донеслось ругательство и звук чего-то упавшего на пол.

— Даже здесь воняет, — оседлав ногами изогнутую стойку микрофона, Кузьмич радостно щерился.

— В топку их! На переработку! — отдал кому-то распоряжение лысый и только потом обратился к нам снова, — Ты, урод, не прав. Зря ты так. Корабль не похож на это. Я же обещал тебе самый лучший? А офицеры слово свое держат. А что ржавый, ничего, сами в порядок и приведете. Да не на помойке я его нашел. Он сам из твоих Дьявольских Дыр и прилетел.

— Что значит "сам"? — поинтересовался я, — Прием!

— А вот это самое и значит. Полгода назад мои патрульные обнаружили на подходе к границе. Гонялись за ним долго. Докладывали, что даже стреляли в него. А ему, хоть бы что. И главное. Когда приволокли на блок пост, насильно конечно, по радио ругался по чем свет. А никого внутри не нашли. У меня там несколько человек пропало, в корабле этом странном.

— Значит, ты меня решил сюда заслать на смерть верную? Прием!

— Все-таки обижаешься. Да слышу по голосу. И снова зря. Кому как не тебе, урод, этим кораблем владеть. У меня глаз наметан. Я как тебя увидел, сразу понял. Ты и эта железяка, я хотел сказать, этот отличный корабль, созданы друг для друга. Ведь по твоим меркам скроен, под тебя, под уродца.

В этом Лысина права. Я даже поначалу на данный факт внимания и не обратил. А сейчас, да. Внутри все миниатюрное, и двери, и кресло.

— А крики, почему здесь слышаться? Прием! Прием!

Динамик некоторое время молчал.

— Он странный, этот корабль, — подал голос лысый, — В первые дни все порывался удрать от нас, пока мы его на цепи не посадили.

— Сам? Без экипажа? Прием!

— В том то и дело, урод. Это меня и беспокоило. Так что ты там поосторожней. Мои специалисты намекали на то, что с этим железом поаккуратней надо быть. Может и живой, кто его знает. Наверняка он вас сейчас и не выпустит из нутра. Вот пошли своего таракана проверить.

Кузьмич побледнел, сорвался с места и, затарахтев крыльями, со сверхзвуковой скоростью метнулся туда и обратно.

— Замуровал, сволочь, — сообщил он, — Как есть намертво.

— Вот видишь, — было слышно, как вздохнул лысый, — Теперь ты его толи хозяин, толи пленник. Разбирайся. Мы цепи уже сняли. И я там запчастей, на всякий случай, подкинул. Лети, сокол. И подальше. Не хочу я это хозяйство на блокпосту иметь. Прощай, урод. Да! Если тебе интересно, данное космическое чудовище имеет довольно странное название. Мои лингвисты так и не смогли перевести. Запоминай по буквам. "В". Точка. "О". Точка. "Л". Точка. Дальше какая-то гадость непонятная с хвостиком. "Ф". Конец названия. Заслонки я открыл.

Динамики затихли. На корабле наступила тишина, нарушаемая только внутренним гудением генератора.

— Это на древнеземном, — лучший лингвист всех времен и народов Кузьмич тер ладошкой лоб и водил носком ноги по выведенным на пыльной панели письменам, — Определенно древнеземной. И означать это может только одно. Волк. Не сойти мне с этого места.

По ржавому кораблю в очередной раз пронесся дикий смех. Но почему-то, на этот раз, он не показался мне нервным. Было в нем что-то довольное, и даже, дружелюбное. Хотя… Я могу и ошибаться.

— Взлетим, разберемся с этим, — я кивнул в сторону дверей. Смеяться на моем корабле разрешено только мне и Кузьмичу.

— Ну, — поддакнул друг, стирая с панели остатки букв.

— А что такое "волк"?

Кузьмич повертел перед своим носом руками, взмахнул пару раз крылышками.

— Кажется, жил в древности зверь такой. Волк. Да я точно и не знаю. Козлов, каких-то, любил. Девок малолетних обманывал. Вместе с бабками ихними. Что еще. Браконьерил на озерах. А, вот! Добрым молодцам, типа, помогал.

— Последнее мне нравится больше всего. Ну, волк, так волк. Давай-ка, Кузьмич, взлетать. А то нас заждались, поди. Назначаю тебя первым помощником и заместителем по техчасти. Справишься?

Этот справится.

Взлетали тяжело.

Тяга ни к черту. Поворотные механизмы юзом идут. Компрессия визжит. Клинкерсы заклинкерсивает. И Кузьмич все время, словно ни разу на аврале не взлетал, орет:

— Там паксы прорвало, все наружу.

— Ерунда! Взлетим!

— Л. Джи электроника перегорела.

— Запасная есть?

— Завода "Красный Малаховский".

— Наше что ль? Ставь, надежнее будет.

И ведь все равно взлетели. Не рассыпались. Ну, потрясло немного, побросало по сторонам. В трубе этой, взлетной, сломали что-то. Не беда. Главное, живы.

В открытом пространстве стало легче.

Я откинулся на спинку кресла, поднял руки. Пальцы не дрожат. Вот что значит выдержка.

— Смотри, — возник перед глазом радостный Кузьмич, — У меня даже крылья не дрожат. Вот что значит настоящая выдержка.

Да. У каждого народа свои понятия ценностей. Тем мы и интересны.

— Со смехом что делать станем, — поинтересовался я.