Охотники. Мегалиты Империи

– Госпожа Алисанда очень добра и доверчива, – негромко и сухо говорил чародей. Вокруг шумела таверна, голос чародея звучал странно, явно искажённый какой-то волшбой. – Нам необходимо знать, где засели упыри – просто для того, чтобы в нужный момент мы смогли прийти на выручку. И на случай того, если кровососы окажутся… недоговороспособными.

Последнее и решило дело.

Из публичного дома мастер выскользнул почти без ничего, в одних лишь штанах и сапогах. Оседланный варан с солидными тюками у седла (где, помимо прочего, имелась и заветная секира – с ней старый охотник не расставался нигде и никогда, её отсутствие не вызовет подозрений) уже ждал, и, поспешно натянув рубаху и куртку, накинув плащ и скрыв лицо под низким капюшоном, мастер погнал варана в ночь.

Марион де Сегюр была высокой, тонкой, однако в седле держалась как влитая. Причём под седлом у неё ходил роскошный чёрный жеребец, не какой-то там простонародный ящер. За таким варану не угнаться; вараны куда выносливей, но в спринте такому коню нет равных.

Марион гнала своего скакуна сквозь ночные улицы Цитадели; и кто другой, не столь опытный в следопытческом искусстве, давно потерял бы её в лабиринте городских кварталов.

Кто угодно, но не мастер.

Вот и стены, огромные врата столицы магов наглухо закрыты. Марион задержалась, пререкаясь со стражей, не желавшей выпускать по ночному времени даже «досточтимую чародейку».

Всё шло так, как и предупреждал магистр Вениамин. Стража всегда и всюду одинакова – ленива и не любит, когда её глухой ночью отрывают от карт и выпивки.

Сам же мастер повернул варана в незаметный тупичок, где оказались старые, давно заржавевшие решетчатые ворота – вход в городскую Cloaca maxima, главный тоннель по выводу нечистот.

Щелчок отмычки, немного масла на петли, чтобы не скрипели, – и мастер решительно погнал варана в зловонную темноту.

Ай да магистр Вениамин, как же правильно всё рассчитал! Скрытый выход, ещё одна железная решётка, защищённая чарами. Тут пришлось пожертвовать первым из вручённых чародеем талисманов. Тонкая дощечка с непонятными символами распалась пеплом в руках мастера, но зато последнюю преграду он миновал без особого труда.

Подземелья остались позади. Они наверняка хранили свои собственные секреты, но мастеру было сейчас не до них. Погнал варана что было сил на юг, к тракту – и успел как раз. Опять же, в полном соответствии со словами магистра Вениамина.

Вот она! Эх, милсдарыня Мари, кто ж для тайных сношений с упырями выбирает такого роскошного, такого заметного жеребца?

Волшебница покинула город налегке – значит, встреча будет не столь далеко от стен Цитадели. И прекрасно, потому что лучше б ему, мастеру, вернуться до рассвета. Кто её знает, госпожу Алисанду, она отличается… неожиданными приступами ревности, назовём их так.

Старый охотник тряхнул поводьями. Варан бодро устремился следом за наездницей – разумеется, не по самому тракту, по убранным полям вдоль него.

* * *

Монастырь Святого Кинара на берегу озера Несс жил своей жизнью – строгой, уставной. Монахи собирались в очередь на всенощные службы, что шли с вечера до самого утра. На рассвете их места занимали другие – моления в главном храме Спасителя, его Длани Исцеляющей длились круглые сутки без перерыва.

С первыми лучами монастырские ворота приоткрывались. Все, кто хотел или у кого была нужда, болезнь, недуг, – могли войти и присоединиться к братии на площади перед храмом.

Высокая женщина в плаще до самых пят, с лицом, частично укрытым шарфом – становилось совсем холодно, с севера дотянулась ледяная рука зимних ветров, принесших первый снег, – вступила под монастырскую арку, украшенную крестом Спасителя, крестом, на котором Он принял смерть, не Его стрелой, нацеленной в небеса и перечёркнутой дважды наискось.

Женщине было явно плохо. Она еле шла, всё тело содрогалось от крупной дрожи. Её шатало так, что то и дело приходилось останавливаться, сгибаясь, словно под невидимым грузом. Дышала женщина тяжело и хрипло.

– Недужна, сестра? – участливо окликнул её встречавший паломников монах.

Женщина кивнула. Размотала шарф – лицо смертельно бледно, губы болезненной, нездоровой красноты, цвета сырого мяса. Взгляд мутный, в уголках глаз собрался зеленоватый гной.

Монах вгляделся и покачал головой.

– Сюда ступай, страждущая. Братья-лекари тебя осмотрят. Сюда, сюда заходи. Как звать-то тебя, бедная?

Женщина низко опустила голову. Что-то пробормотала неразборчиво, но монаха это неразборчивое удовлетворило.

Он провёл недужную сквозь низкую боковую дверь – белёные стены, простые лавки вдоль стен.

– Здесь ожидай, сестра. Братья будут вскорости. Голодна аль жажда мучает – хлеба под рушником, вода чистая во баклагах. Одну возьми, да её при себе и держи, с другими не обмениваясь!

Монах вышел.

Женщина откинула капюшон, быстро осмотрелась. При каждом движении она шипела от боли, словно кошка.

Втянула ноздрями воздух и решительно отворила ещё более низкую и узкую дверцу в дальнем конце покоя.