Охотники за микробами

На следующий день маститый Герен прислал к Пастеру своих секундантов с вызовом на дуэль, но Пастер, по-видимому, был не особенно настроен рисковать своей жизнью и отправил друзей Герена к секретарю академии со следующей запиской: «Не имея права поступить иначе, я готов смягчить те из своих выражений, которые редакционная комиссия признает выходящими за рамки честной критики и законной самозащиты». И тем самым Пастер, отказавшись от дуэли, еще раз доказал, что он всего лишь человек.

Как я уже говорил, Пастер имел склонность к мистицизму. Он боготворил таинственную Безграничность – когда не пытался, как ребенок, схватить луну; но часто в тот момент, когда один из его замечательных опытов отбивал еще небольшой кусочек от окружающего Неведомого, он совершал ошибку, полагая, что теперь все тайны раскрыты. Так случилось и теперь – когда он увидел, что способен в самом деле надежно защитить цыплят от смертельной болезни удивительной уловкой заражения их уже прирученными микробами-убийцами. Пастер сразу предположил: «Возможно, эти микробы куриной холеры будут защищать цыплят и от других смертельных болезней!» – и спешно сделал прививки нескольким курицам своей новой вакциной с ослабленными вибрионами куриной холеры, а затем ввел им убийственных бацилл сибирской язвы – и эти курицы не умерли!

Крайне взволнованный этим, он написал Дюма, его старому преподавателю, и дал намеки, что новая противохолерная вакцина для домашней птицы может оказаться замечательным Всезащитником от всех видов смертельных болезней. «Если это подтвердится, – писал он, – мы можем надеяться на самые важные последствия, даже в отношении человеческих болезней».

Старый Дюма, очень взволнованный, опубликовал это письмо в Сообщениях Академии наук, и оно теперь там навсегда остается, этот печальный памятник порывистости Пастера, пятно на его стараниях сообщать только о фактах. Насколько я смог выяснить, Пастер никогда не признавал эту публикацию ошибочной, хотя довольно скоро установил, что вакцина, сделанная из одного вида бациллы, не защищает животное против всех разновидностей болезней, но только – и к тому же не в ста процентах случаев – против той, которую вызывает микроб вакцины.

Но одна из самых очаровательных черт Пастера – его подобие научному фениксу, который возрождается из пепла собственных ошибок. Когда воображение уносило его в облака, то падение на землю вызывало сильный удар – но он тут же ставил очередной опыт, пытаясь докопаться до настоящих, твердых фактов. В 1881 году Пастер с помощью Ру и Шамберлана открыл прекрасный способ ослаблять силу бацилл сибирской язвы, превращая их, таким образом, в вакцину. В ту пору они с таким рвением и энергией занимались поисками всяких вакцин, что Ру и Шамберлан почти не пользовались воскресным отдыхом и не уходили в отпуск даже на каникулы; спали они здесь же, в лаборатории, рядом со своими пробирками, микроскопами и микробами. Вскоре под непосредственным руководством Пастера им удалось разработать такие тонкие способы ослабления бацилл сибирской язвы, что одни из культур убивали морских свинок, но были бессильны против кроликов, а другие убивали мышей, но были слабы для морских свинок. Они впрыскивали сначала более слабую, а затем более сильную культуру овце, которая слегка заболевала, но вскоре выздоравливала; и эта вакцинированная овца способна была переносить такую дозу злейших бацилл, которая вполне могла бы убить корову.

Пастер тотчас же сообщил о своем новом достижении Академии наук, – он перестал посещать Медицинскую академию после ссоры с Гереном, – и при этом не преминул, конечно, развить перед слушателями радужные перспективы относительно предполагаемой им работы над новыми вакцинами, которые сотрут с лица земли все болезни, – от свинки до малярии.

«Что может быть проще, – восклицал он, – чем найти в последовательном ряду смертоносности такую вакцину, которая способна заражать легкой формой сибирской язвы овец, коров и лошадей, – формой, при которой они не могли бы погибнуть, но в то же время были бы застрахованы от последующей болезни?»

Некоторым из коллег Пастера такое заявление показалось несколько самонадеянным, и они пробовали ему возражать. У Пастера при этом вздувались на лбу жилы, но он старался сдерживаться, сколько мог, и лишь по дороге домой, идя вместе с Ру, давал волю своему негодованию, говоря о людях, посмевших усомниться в абсолютной истинности его идеи: «Я ничуть не буду удивлен, если узнаю, что такой человек бьет свою жену».

Не совершите ошибку – для Пастера наука вовсе не была холодным собранием фактов; в науке им двигали те же побуждения, которые вызывают у человека слезы при виде смерти ребенка или радость при получении известия, что умер любимый дядя, оставив ему в наследство полмиллиона долларов.