Охотники за сокровищами

Но настоящей трудностью стало то, что американские военные не понимали французской культуры. Сад Тюильри, через который он сейчас шагал, был отличным тому примером. Огромный сад, состоящий из симметричных аллей, был разбит в самом сердце Парижа для Людовика XIV и знаком каждому, кому хоть раз случалось прогуливаться по французской столице. В первое свое утро в городе Роримеру довелось увидеть сад таким, каким он открывался не всякому парижанину: безлюдным, освещенным рассветными лучами. Казалось, людей отпугнули все еще выстроенные по периметру брошенные немецкие орудия, и только под одной группой деревьев устроила привал американская танковая часть: солдаты разводили костры для завтрака. Не будь их, парк принадлежал бы одному Роримеру.

Спустя несколько недель хранитель обнаружил, что в саду раскинулся большой лагерь союзников. Немцы прорыли в нем траншеи и протянули вдоль них колючую проволоку, но мысль о том, что не враги, а свои роют в центре Парижа узкие ямы уборных, была Роримеру непереносима. Тюильри, объяснял он на бесчисленных встречах, не помойка. Сад жизненно важен для парижан, как, например, Гайд-парк для лондонцев и Центральный парк для жителей Нью-Йорка.

Разрывать Тюильри прекратили, но была ли это настоящая победа Роримера? Знаменитая центральная аллея сада, на которую он сейчас свернул, была забита грузовиками и джипами. Никто, по крайней мере официально, не запрещал транспорту въезжать в парк, и он превратился в самую большую парковку Парижа. Машины сбили с пьедесталов уже шесть статуй, под весом автомобилей лопались заложенные в XVII веке глиняные трубы канализации. Роример потратил десять дней на то, чтобы найти другую парковку, и в конце концов решил, что мощеная площадь перед Домом Инвалидов намного лучше соответствует армейским нуждам. Кроме того, весь этот район был связан с военной историей. Теперь оставалось только убедить армию перенести парковку на другой конец города.

Роример прошел мимо Большого пруда – даже несмотря на стоящие кругом военные грузовики, мальчишки запускали здесь свои кораблики, – пересек террасы Тюильри и, предъявив документы вооруженной охране, попал во двор Лувра. Там щерилась орудиями американская противовоздушная установка, за ней можно было видеть огражденную территорию, где американцы поначалу держали немецких пленников. Но внутри дворца по-прежнему был музей, святилище искусства. Здесь не было ни орудий, ни военных: под сводчатым стеклянным сводом Большой галереи музей оставался тих и бесшумен, как могила. Могила пустая – от сокровищ мировой культуры, на которые еще недавно приходили смотреть миллионы людей, остались только пустые стены с надписями, сделанными белым мелом, чтобы кураторы не перепутали место каждой из картин.

Нет, их не потеряли и не украли. Более того, немцы к ним даже не притронулись. Картины были в безопасности: в хранилищах, куда французы успели вывезти их в 1939– 1940 годах, перед вторжением нацистов. Эту выдающуюся эвакуацию задумал и осуществил один из главных героев Франции – Жак Жожар, директор Национальных музеев Франции.

Жожар был чиновником французского правительства и одним из самых уважаемых музейщиков Западной Европы. Ему было всего сорок девять, но из-за тщательно зачесанных назад волос и точеных черт лица он казался молодящимся прадедушкой, жизнелюбивым патриархом какого-нибудь винодельческого рода. Жожар был бюрократом, но не боялся замарать себя настоящей работой. Во время Гражданской войны в Испании он оказал неоценимую помощь в эвакуации собрания главного музея Мадрида – Прадо. В 1939 году, когда его сделали директором Национальных музеев, он немедленно начал готовить эвакуацию предметов искусства, хотя тогда мало кто мог представить, что нацисты способны напасть на такую страну, как Франция, не говоря уже о том, чтобы завоевать ее. Под его неусыпным надзором тысячи мировых шедевров были инвентаризированы, сложены в ящики, запакованы и отправлены в хранилища. Он вывез даже Нику Самофракийскую, гигантских размеров греческую статую, венчавшую центральную лестницу Лувра, использовав для этого сложную систему блоков и наклонный деревянный механизм. Трехметровая мраморная статуя богини с распростертыми крыльями (голова и руки были утрачены много веков назад) казалась цельной, на деле же она была собрана из тысячи осколков мрамора. «Жожар, наверное, боялся дышать, – подумал Роример, – когда гигантская статуя съезжала вниз по лестнице, а за спиной ее слегка дрожали огромные крылья. Разбейся она на куски, ему пришлось бы отвечать». Но Жожара трудности не пугали. Подобно Роримеру, он верил, что лучше взвалить на себя бремя ответственности, чем плыть по течению, ничего не предпринимая.