Охотники за туманом

— Ладно уж, расскажу вам кое-что про наших супостатов. Так вот, братцы. Эти люди – бессмертные, — Андрей Тимофеевич посмотрел на изумленные лица охотников и улыбнулся: – Нет, не в том смысле, что они не умирают. Это у них вроде названия гвардейского. Бессмертными их именовали в старые времена, еще до Рождества Христова. Легендарные воины персидского царя Дария – вот кого вызвал из небытия их владетель. Я понимаю, вам странно видеть персидских бессмертных с современными ружьями, все-таки в историях и легендах царь Дарий еще до Римской империи жил. И воевал в основном с греками. К примеру, спартанцы царя Леонида – слышали о таком? Ну вот, они как раз против них и бились. Бессмертные у персов – это такие… как бы точнее сказать… воители навроде нашенских монахов-воинов Пересвета и Осляби. Религиозные, немногословные, не боящиеся смерти… В общем, рыцари персидских преданий.

Пахом заинтересованно посмотрел на пленных.

— Ну не знаю. Одеты вроде обыкновенно. На границе с Персией и в мое время так ходили…

— А на востоке, братец, очень сильны традиции. Там, знаешь ли, тысячи лет ничего не меняется. Царь Дарий со своими бессмертными жил задолго до появления пророка Магомета. Потому вероисповедание у бессмертных более древнее – зороастрийское. А зороастрийцев, братцы, в земле хоронить нельзя. По тамошним традициям погребение происходит или в склепах, или в так называемых ’башнях молчания’. Сжигать или предавать земле – значит осквернить либо огонь, либо землю. Никак нельзя, знаете ли.

Пахом стащил с головы пыльную измятую шапку и размашисто перекрестился.

— Вот же, елки зеленые, как люди живут!

Боярин усмехнулся.

— Еще и не так живут, братец! Эти еще простые и нам вполне понятные. Так что давайте уважим согласно их традициям. А раз ’башню молчания’ у нас сделать негде, и никаких хищных птиц я еще создать не успел – то отдадим тела твоему, Коленька, Подвоху. Заодно и эксперимент проведем.

— Так что, прямо сейчас их в туман кидать? — спросил Николай

Андрей Тимофеевич приложил ладонь к треуголке и посмотрел на закатное солнце.

— Чуть погодя, братец. Через четверть часа солнце сядет – тогда и приступим.

— А с пленными что делать будем?

Боярин повернул голову и посмотрел на Николая колючим взглядом.

— Думается мне, любезный приятель, что перевоспитать этих былинных героев мы уже никак не в состоянии. Они ведь под присягой. Да не такой, какую вы мне каждую неделю даете, а куда как более строгой. Какие приняты у них там, в восточных сатрапиях. Но попробовать – попробуем. Вот этого, с ногой, доставим до алтаря. Проверю, можно ли ему ногу починить. Заодно узнаем, как алтарь отреагирует на того, кто другим владетелем призван и под присягой находится.

— Не нравится мне эта идея, — нахмурился Николай. — Врага, да в самую нашу святая святых…

— Так или иначе мне надо узнать возможно ли это в принципе и если да – то как оно делается. А уж безопасность эксперимента обеспечим, будь уверен. Михайлу кликну, к примеру.

— А я?

— Если задуманный эксперимент удастся – то для тебя назавтра другая задача будет.

Николай кивнул, соглашаясь.

Пахом зябко поежился и отошел подальше от сидящих на земле пленных. Николай же свежим взглядом осмотрел южан, силясь найти в одежде какие-нибудь радикальные отличия от известных ему туркмен, текинцев и каджар. А потом спросил у боярина:

— А как вы думаете, у них там все – былинные герои? Или простые люди тоже есть?

— Простых людей и у нас нет, знаешь ли, — пожал плечами Андрей Тимофеевич. — Правила такие. Ни я, ни какой-либо другой владетель не боги. Мы не можем взять и по своему разумению душу воплотить в тело. Мы можем только призвать кого-то. А души призываются алтарем таким образом. Владетель обращается к эгрегору – не спрашивай меня что это, так сразу и не объясню. И там, в этом самом эгрегоре, ищет уже человека по людским обращениям. Как бы так попроще сказать… Если, к примеру, человека не вспоминает никто, не рассказывает про него историй – то и душу его найти никак не получится. Никаких путеводных ниточек к ней нету. А когда хоть кто-то в памяти своей обратится к душе когда-либо живущего – считай, тем самым ниточку вплетает в этот эгрегор. И чем больше про человека говорят всякого – тем толще путеводная ниточка к его душе. А уж ежели про человека напишут… ну не книгу, положим, а хотя бы письмо какое – то вот уже тебе путеводная нить, по которой ты в Великом Ничто человеческую душу найти сможешь, и по этой же самой ниточке его вытащить. Как-то вот так, братец.

Пахом встрепенулся:

— Так это что же получается, Андрей Тимофеевич? Выходит, помнят меня там?

Боярин кивнул, соглашаясь.