Охра

– Как я понимаю, трагедия с самолетами была переживанием не для всех.

Жеро побагровел:

– Невероятно!

– Профессор, я не понимаю.

– Походу дела, все недавние катастрофы – запланированная операция, чтобы закрыть небо. Чтобы никто лишний здесь не болтался. С такими событиями, кому есть дело до Охры? Таким образом здесь можно творить что угодно. Надо же, какая ценность – захват Охры стоит почти десяток самолетов.

– Он стоит тысячи жизней.

– Милая моя, Франка, жизни мы переживем, а потеря больше чем десятки миллиардов долларов, отразится на каждом.

Лука поморщилась:

– Профессор, знаете, я бы с удовольствием прошла мимо вашего тела на виселице.

Жеро причмокнул:

– Ласковая какая.

– Собирайтесь, поедете за мной. Иначе вас расстреляют.

Я дернулась.

– Если не поторопитесь, то станете теми несчастными, которых разорвала стая анехов. Во всяком случае, именно с этой официальной версией, ваши тела вручат семьям.

Тут Лука художественно опустила глаза, в показной печали.

Себастьян и я пошли за вещами. Жеро, видимо, не доверял Луке. И та спросила:

– Не торопитесь, профессор?

– Куда?

Лука как бы насмехалась над ним.

– Вы не уверены в моей порядочности?

– А должен?

– Как странно, профессор. По вашему, добросовестность – качество, требующее доказательств.

– Не понимаю странности.

– Хм. Могу ли я рассчитывать на честный ответ?

– Давай попробуем.

– За границами Охры, остальные люди мыслят так же как вы?

– Конечно нет.

– А они?

Лука указала пальцем нам в след. Жеро обернулся; мы с Себастьяном уже зашли в обстрелянную постройку.

– Не думаю.

– Это даёт мне надежду.

– О чем они говорят? Мы ведь поедем за ней?

– Франка, ну что тут думать? Мне первому не нравится идея ждать миротворцев. У меня брат воевал на Ближним Востоке.

– Родной?

– Нда, младший. Зачем-то сунулся в армейский анал. Причем вся семья радовалась, мол гордость; да и вся эта военная кампания сплошной валютный плюс. Он вернулся через четыре месяца больной, но с наградами и хорошей пенсией. Хотя до армии он уже был не здоров.

Я осторожно:

– А там его сильно ранили?

– Сильно. Прямо в голову. Не о том я здоровье говорю, Франка. Он мне рассказывал, насколько глубоко можно проникнуть… кхм… Он насиловал. И с таким смаком расписывал каждую… он помнил всех. Естественно война просто вытянула из него то залежалое говно, которым он по сути являлся.

– Ты общаешься с ним? Мне сложно однозначно ответить. Ладно, я просто хорошо знаю, как нечто человеческое может исчезнуть от возможностей господства и права. Не понимаю, чем так обольстителен плен власти – то же самое рабство. Куда хитрее приманка чувства. Вот если б владеть ими, я бы понял.

– Симпатизируешь Дон Жуану?

– Не паясничай. Чувства – не только страсть да любовь.

– Но они первичны.

– Боже мой, это с чего вдруг?

На стуле лежала какая-то книга. Не видела ничего подобного, странные знаки. Текст написан по спирали, против часовой. Символы очень просты, как я поняла, единственно заглавная буква в левом нижнем углу – жирная точка. Чем ближе к центру, нажим более легкий и буквы мельче.

Я перелистнула, из книги вывалилась фотография. Очень старая, но в отличном состоянии. В центре болотного фона стоит девочка, лет навскидку до девяти. Блондинка в вельветовой кеппи. Марроновая куртка и белые гольфы. Заболели виски. Обычный ребенок.

Я сунула фотографию между листами и положила книгу на место.

Мы двигались за Лукой.

– Да не знаю я, Себастьян, не знаю! Но что-то остерегает от девчонки.

– Жеро, расслабься.

– Да не могу! Ты же слишком спокоен.

– Когда влипаешь по самый хер, чего уже портиться в лице?

На дороге мы нередко видели трупы аборигенов и анехов. После двадцатого, мужчины перестали удивляться. Я больше не смотрела в окно. Мы добрались до холмов, там стало тяжелее. У одной из песчаных гор Лука остановилась. Она высунула голову из окна:

– Выходим!

Пикапы замаскировали песком и вышли на более-менее чистую дорогу. Лука сказала, что этот гористый участок называется Косплей.

– Никогда о нем не слышал.

– Вы о многом бы услышали впервые, профессор, если о нем кто заговорил.

– Себастьян спросил куда мы идём.

– В деревню ЯккоТу.

Там были местные, которые никогда не видели пришлых. Никто беспардонно не таращился на нас. Рассматривали, да, но без лишней наглости. Мелкий шкет вцепился в мамкину юбку. Застенчивый якобы, но в нашу сторону поглядывал, мать одернула подол.

Если бы вы знали, что пришельцы не мы.

Лука провела нас в свободный барак. Мы оставили вещи и пошли за ней, к костру. Там в котле остатки ужина.

– Значит вот где все аборигены.

– К сожалению не все, профессор. Совсем малая часть.

Себастьян вытянулся:

– То есть не все дома заняты?

– Конечно нет. Я не могла связаться ни с кем из организации. Здесь, только рабочие деревни и те, кого я смогла подобрать на песках. Слишком быстро Охра вымерла, я ничего не понимаю. Все чересчур неожиданно.