исшествий не было». И, в полном несоответствии с содержанием этого рапорта, обычно мне назначался час для доклада в помещении, где останавливался Джунковский. Из этого следовало, что сам генерал понимал, что на вокзале, в присутствии посторонних, я не мог бы докладывать ему о ряде более или менее значительных данных, поступивших за истекшее время к моему сведению.
До этого никогда ни один из начальников Московского охранного отделения не выезжал на вокзал для официальной встречи - и понятно почему: такие встречи только нарушали установленную деловую рутину и могли лишь мешать исполнению срочных дел, а какие дела, как не срочные, были у начальника Московского охранного отделения! Но хочешь не хочешь, а бросай все, переодевайся в требуемую военным уставом форму и поезжай на вокзал, дабы произнести указанную сакраментальную фразу.
Генерал Джунковский, по-видимому, был очень доволен тем, что ставил и охранное отделение на военную ногу.
В этот приезд, еще на вокзале, генерал Джунковский, выслушав рапорт, предложил мне пройти с ним в парадные комнаты вокзала и доложить ему о более или менее значительных новостях. Докладывая эти новости, я, между прочим, вспомнил и о деле Бальмонта и высказал свои соображения о возможности применения амнистии поэту. Джунковский пробормотал что-то в ответ, из чего я заключил, что готового мнения и решения у него нет. Вечером того же дня градоначальник Адрианов высказал мне в весьма сухой форме свое неудовольствие тем, что я доложил генералу Джунковскому о деле Бальмонта. «Да ведь я, ваше превосходительство, обязан доложить такой случай товарищу министра внутренних дел в связи с его вопросами об общественном настроении!» - «Разве вы не видели, что вашу записку о Бальмонте я молча положил в стол?» - спросил меня генерал Адрианов. «Да, помню, вы положили ее в стол, но я не понял того, что вы желаете замолчать эту информацию, которая к тому же по заведенной практике была переслана мной в Департамент полиции, который контролирует мою розыскную деятельность, и таким путем могла попасть и генералу Джунковскому, как товарищу министра внутренних дел и заведующему полицией!»
Так старался я оправдать мой устный доклад генералу Джунковскому. «Вы должны были понять, что я не согласен с вами!» - продолжал раздраженно Адрианов. Я понял, что после моего доклада генералу Джунковскому он при встрече с градоначальником спросил его мнение по поднятому мною вопросу, и оба скоро пришли к заключению, что «дразнить» право-
церковные круги для них обоих невыгодно, и оба предпочли замолчать неприятное для них решение.
Бальмонт вскоре был оправдан…
11' 1Генерал Джунковский не был в состоянии понять, что подлинно разумно-либерально и где следует приложить государственную силу; но зато он был кипуч в своей показной либеральности, конечно постольку, поскольку она не могла повредить ему в нужных кругах.
Другой случай его смиренного подлаживания к сильным на верхах влияниям произошел позже, уже в обстановке военного времени, насколько я помню, весной 1915 года.
В отделение поступило от жандармского подполковника Тихоновича из Ревеля «отдельное требование» о производстве обыска и об аресте какого-то лютеранского пастора-немца, не помню теперь его фамилии, проживавшего в Москве и замешанного в шпионской организации, за которой в Ревеле велось наблюдение.
Я знал подполковника Тихоновича лично по Петербургскому губернскому жандармскому управлению, где мы одно время производили дознания по политическим делам; это был человек неглупый, способный и обстоятельный.
Поручив произвести обыск и арест пастора одному из офицеров отделения, я направил на другой же день как арестованного, так и всю отобранную у него по обыску, очень значительную (по крайней мере, по объему) переписку, не рассматривая ее, в Московское губернское жандармское управление для производства следственных действий.
То обстоятельство, что я не оставил этого неприятного дела в производстве у себя в отделении (хотя и мог это сделать), а направил его в Московское губернское жандармское управление, избавило меня, как это будет видно из дальнейшего, от неприятностей по службе.
Но в историях «с немцами» я уже был учен!
Около недели или двух спустя в Москву приехал генерал Джунковский. Встретив его, как обычно, на вокзале, я получил приказание генерала немедленно приехать к нему в генерал-губернаторский дом, где он всегда останавливался при приездах в Москву.
Как только доложили генералу обо мне, он вышел в приемную, расспросил кратко о новостях, был, по-видимому, не в духе и сразу же перешел на вопрос, почему именно мной арестован указанный выше пастор.
Я доложил сущность дела, что оно в производстве у меня не находится и что я являюсь в данном случае исполнителем «отдельного требования»,