полученного мной из Ревеля. Тут же я объяснил, что дело этого пастора и он сам находятся в распоряжении Московского губернского жандармского управления; как именно двигается это дело, я не имел сведений, да у меня и не было причин интересоваться шпионскими делами, так как они относились к компетенции тех специальных контрразведывательных отделений, которые были созданы в военное время при военных округах в тылу и при командующих армиями на фронте.
По хмурому виду генерала и по его вопросам я сразу понял, откуда дует ветер и что немецкие круги хлопочут у генерала за пастора.
Из моих объяснений генералу Джунковскому стало ясно, что обрушиться на меня не за что и невозможно, а потому он перешел на другой тон, желая, видимо, использовать меня как советника в затруднительном положении. Вынув из кармана какое-то письмо и передавая его мне, он сказал: «Прочтите, какое письмо я получил от заведующего придворными конюшнями шталмейстера генерала фон Грюнвальда
119!»Насколько возможно быстро я постарался схватить содержание письма. Оно было написано в очень резком тоне (лучше и правильнее сказать, наглом) и содержало весьма недвусмысленное требование - разобраться в истории «очевидно, по недоразумению» арестованного пастора, хорошо известного «своей лояльностью» и пр. Кроме того, автор письма выражал негодование по поводу «грубого обращения» с пастором допрашивавшего его жандармского подполковника Колоколова и надеялся на то, что «этот офицер будет примерно наказан», и т.д.
Я был возмущен и содержанием, и тоном письма, и, конечно, если бы я, по своей сравнительно с генералом Джунковским скромной должности, получил бы такое, я знал бы, как реагировать на бестактное, мягко выражаясь, вторжение конюшенного генерала в чужую сферу деятельности!
«Ваше мнение об этом письме? Знаете ли вы лично подполковника Колоколова? Что это за офицер, и мог ли он позволить себе грубости в отношении арестованного пастора?» - спросил меня генерал Джунковский. Я уклонился от оценки письма, но доложил, что подполковник Колоколов является одним из очень опытных в производстве дознаний жандармским офицером, что он служил в различных отраслях жандармской службы и известен как развитой и вполне корректный человек. Брат его в прокурорском надзоре. Насколько я мог, я дал подполковнику Колоколову по заслугам очень хорошую аттестацию, добавив, что вообще трудно обвинять жандармских офицеров в грубости, так как общеизвестна их корректность.
«Ну, а начальник Московского губернского жандармского управления, генерал-майор Померанцев?» - продолжал спрашивать генерал Джунковский.
В моем ответе на этот вопрос заключалась для меня полная возможность отплатить генералу Померанцеву за все те неприятности и пакости по службе моей с ним в Саратове; я отлично понимал, что генерал Джунковский искал, кого проглотить! Ему надо было найти козла отпущения. Я уже понимал из тона генерала Джунковского, что он отнюдь не собирается вступаться за своих подчиненных. Я ответил, что генералу Померанцеву, как начальнику губернского жандармского управления, вряд ли пришлось принимать очень близкое участие в этом дознании, так как он мог вполне положиться на опытность подполковника Колоколова.
Думаю, что генерал Джунковский едва ли был доволен моими краткими и осторожными ответами и тем, что я не давал ему в руки желательных для него нитей для репрессий.
Как и что расследовал генерал Джунковский, я не знаю, но в результате его расследования генералу Померанцеву было предложено уйти в отставку (по прошению) с пенсией, а подполковник Колоколов был переведен из Москвы в другое, провинциальное, жандармское управление - тоже, значит, был наказан.
Фон Грюнвальд, очевидно, был удовлетворен, так как генерал Джунковский, убоясь влиятельных немецких сфер, не хотел неприятностей по службе, а потому пожертвовал на своей служебной шахматной доске несколькими пешками.
Это было вполне в духе этого показного либерала!
Любопытен также и случай, который представился на разрешение генерала Джунковского по делам моего отделения в 1913 году, т. е. вскоре после назначения его на должность командира Отдельного корпуса жандармов и товарища министра внутренних дел.
Делая ранее в этих воспоминаниях характеристику своим подчиненным по Московскому охранному отделению, я отметил одного из жандармских офицеров, некоего ротмистра Вас. Иванова, занимавшего в отделении должность чиновника для поручений. Фактически он являлся моим помощником по ведению социал-демократической агентуры. Это был, как я уже писал ранее, человек невысокой морали и культуры, способный, но пренеприятнейшего заносчивого характера и с излишней для своего положения самоуверенностью. Испортил его сильно мой предшественник по должно-
сти, полковник Заварзин, которому ротмистр Иванов импонировал, или, попросту говоря, сел на шею.