Я тут же предложил план ликвидации этой затеи путем немедленных обысков для изъятия револьверов у участников задуманной экспроприации и поступления с ними в зависимости от результатов обыска.
Когда я предложил этот план начальнику управления, то ему, конечно, тоже ничего не оставалось делать, как согласиться на него. Отсутствие руководства розыском с его стороны было полное.
В своем объяснительном конфиденциальном письме директору Департамента полиции я изложил всю эту историю, причем, искренне желая отвратить от молодого жандармского ротмистра нежелательные последствия по службе, вынужден был отметить, что все происшедшее могло случиться только в результате невнимания к делу начальника управления, который, по своему прошлому розыскному опыту, мог бы, казалось, предупредить вовремя провокационные затеи секретного сотрудника.
Написал я, в общем, очень сдержанно, но случилось так, что у начальника управления были хорошие связи в высших военных кругах, и когда Департамент полиции после моего письма, написал ему кислое письмо в свою очередь, этот жандармский полковник отправился в Петербург и, вероятно, пустил в ход соответствующие связи и доложил все дело генералу Джунковскому в таком освещении (я не знаю, как ему это удалось), что последний оказался на его стороне!
В результате, очевидно наперекор Департаменту полиции, генерал Джунковский стал продвигать этого жандармского полковника вверх в необыкновенно спешном порядке к самым ответственным должностям жандармской службы, а, приехав как-то в Москву, при встрече со мной заметил мне холодно: «Между прочим, я не согласен с вами в оценке деятельности полковника такого-то», т. е. того самого полковника, у которого произошла описанная история с несостоявшейся, только благодаря мне, попыткой провокации его секретного сотрудника.
В чем же заключалась причина того, что генерал Джунковский, вопреки всякой очевидности, не согласился с моим докладом?
Его несогласие, очевидно, касалось только той небольшой заключительной строки моего доклада, где я отметил, что если бы начальник губернского жандармского управления обратил бы должное внимание на описанное мной дело, то, казалось бы, с его опытом такое скандальное поведение
его секретного сотрудника не могло иметь места и было бы своевременно пресечено.
Генерал Джунковский совершенно не пожелал отметить мое своевременное вмешательство в это дело, которое грозило скандальными разоблачениями, если бы оно осуществилось.
Все отношение генерала Джунковского к этому делу базировалось на одном: досадить Департаменту полиции и продемонстрировать перед теми, ¦кому это надлежит понимать», что Департамент, убрав год тому назад жандармского полковника с розыскного поста в провинции, сделал ошибку и что теперь Департамент при моем содействии («верного Департаменту полиции охранника») пытается еще более принизить этого жандармского полковника, который-де на самом деле достоин лучшей участи. Поэтому-то генерал Джунковский не согласен был со мной, но в чем именно, он так и не пояснил мне, а я не стал его спрашивать.
Весной 1915 года, как известно, в Москве разразился антинемецкий погром. Я расскажу о нем подробнее в порядке очереди. Сюда я ввожу эту историю, поскольку она относится к личности генерала Джунковского.
После двух дней бесчинства толпы погром этот закончился сам собой, и когда утром на третий день в Москву приехал товарищ министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов генерал Джунковский, Москва представляла собой мирную картину «после боя»!
Как это было заведено генералом Джунковским, все - и я в том числе - старшие представители местных жандармских управлений (в Москве кроме губернского жандармского управления находилось еще около пяти жандармско-полицейских управлений железных дорог) встречали его на вокзале обычным рапортом
Рапорт включал, как я уже это отмечал, краткую сакраментальную фразу о том, что в таком-то управлении или отделении особых происшествий не было, а если они были, то краткий отчет о них.
Курьез такого рапорта в применении к моему охранному отделению заключался, конечно, в том, что какие-нибудь происшествия всегда оказывались, это уже была такая «специальность», обычно неудобная для доклада на вокзале.
Только если применять эту форму рапорта собственно к самому охранному отделению и его персоналу, она была, пожалуй, применима в большинстве случаев с полным правом: не всегда же что-нибудь случалось особенное с самим составом служащих! Вообще же, нелепо было требовать рапорта
на вокзале от начальника охранного отделения! Но Джунковский не был бы Джунковским, если бы не требовал от меня такого «строевого» рапорта.
Генерал Джунковский вышел из вагона, одетый «по-походному» - в офицерское пальто из солдатского грубого сукна и походном снаряжении поверх него. Всем своим видом он говорил, что и он на боевом фронте Этот прием маскировки «под фронт» был очень типичен для этого царедворца.