«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

- Да помилуйте, ваш писец в книге исходящих бумаг перепутал фамилию Горемыкина! Что же, он не знает фамилии председателя Совета министров И.Л. Горемыкина? Что же это за служащие у вас?

На этот раз я улыбнулся облегченно. Значит, после трех дней инспекции С.Е. Виссарионов не нашел ни к чему более серьезному придраться, как к «описке» писца в журнале исходящих бумаг!

Росси мемуарах

Я возразил спокойно, что, во-первых, этого писца я не нанимал сам, а получил в наследие со всеми остальными служащими, что, во-вторых, у меня нет специального времени на обучение моих служащих грамотности, что, в-третьих, допускаю ненамеренную в данном случае описку, на которую председатель Совета министров вряд ли обиделся бы, если при каком-то невероятном случае ему попалась бы в руки «исходящая» книга.

Расставались мы с Сергеем Евлампиевичем холодно. Все наши прежние добрые отношения прекратились

Отношения с высшим, но в то время непосредственным начальством складывались для меня весьма неблагоприятно: товарищ министра внутренних дел по заведованию делами полиции, С.П. Белецкий, питал ко мне как к человеку, несходному с ним, «враждебные флюиды»; директор Департамента полиции генерал Е.К. Климович точил против меня зуб в связи с уже рассказанной мною историей с генералом Мрозовским, не чувствуя во мне того, что он больше всего ценил - «преданного именно ему человека», с благоговением восторженно смотрящего ему в глаза, и, наконец, в лице С.Е. Виссарионова я видел пристрастного по необходимости и враждебного ревизора.

Положение мое было невеселое!

В конце января 1916 года я решил поехать в Петербург и в личном свидании с С.П. Белецким выяснить как его намерения, так и мое положение.

Я долго ждал в приемной у товарища министра. Моя поездка совпала с его столкновением с министром внутренних дел Хвостовым, и при мне взволнованный министр быстро вошел в кабинет Белецкого и вскоре удалился. В кабинет Белецкого входили и выходили весьма различные люди; среди них была одна известная поклонница Распутина, ибо С.П. Белецкий твердо связал свою судьбу с этим проходимцем и поэтому неизменно осаждался просьбами от распутинского окружения. Тут же, в приемной, один хороший знакомый, докладчик в то время у С.П. Белецкого, снабдил меня, «для коллекции», собственноручной запиской Распутина на клочке грязной, оборванной по краям бумажки с приблизительно таким текстом: «Степан, милай, сделай ему, что просит, он хорошай».

Посмотрев на эту записку и заметив внимание, которое уделялось таким просителям С.П. Белецким, я понял, что у меня, с моим органическим отвращением к людям вроде Распутина, не может не быть «враждебных флюидов» с товарищем министра внутренних дел.

Когда все просители и посетители удалились, в приемную из своего кабинета вышел С.П. Белецкий и направился ко мне.

Россшг^^в мемуарах

Поздоровавшись со мной, он осведомился о цели моего посещения, на что я откровенно доложил, что, узнав о недовольстве мною или моим руководством Московским охранным отделением, я явился лично, чтобы выяснить причину этого недовольства. «Я чувствую враждебные флюиды между нами», - заявил мне С.П. Белецкий.

«Что касается меня, то по отношению к вам, ваше превосходительство, я до сих пор их не чувствовал, но очень сожалею, что их чувствуете вы, - ответил я товарищу министра и добавил: - Но какое же это может иметь отношение к моему руководству политическим розыском в Москве, руководству, которое вы сами признали ранее полезным для дела и которое, как я знаю, до сих пор одобрялось Департаментом полиции? Я не могу поверить, что одних флюидов достаточно, чтобы сместить меня с должности с намерением назначить меня на должность начальника Самарского губернского жандармского управления, должность, которая не может мною рассматриваться, если не официально, то морально, иначе, как известное понижение».

Белецкий нахмурился и заявил мне: «Ну, хорошо, во всяком случае я подожду до подачи мне рапорта об инспекторском смотре, произведенном по моему приказанию С.Е. Виссарионовым».

«Слушаюсь, ваше превосходительство, но я должен доложить, что мне лично С.Е. Виссарионов указал только два упущения». Тут я привел замечания С.Е. Виссарионова об отсутствии у меня максималистской агентуры и о Горемыкине «Кроме того, я должен доложить вашему превосходительству, что ежели вы решите мое самарское назначение, то я заранее от него отказываюсь и буду просить прикомандирования меня к Московскому или Петроградскому губернскому жандармскому управлению».

На этом мы расстались…

Возвратившись в Москву, я был уверен, что я доживаю последние дни в должности начальника Московского охранного отделения. Но… человек предполагает, а Бог располагает: со своих должностей ушли все те, которые питали ко мне враждебные флюиды, а я остался в должности.