Окись серебра

— Да, — кивнула она, проводя пальцем по одному из шрамов на его ключице. Ей хотелось рассказать, насколько всё хорошо, и попросить его продолжить, но Хельмут осторожно убрал прядь волос с её лица, взглянул в глаза и сказал:

— Тогда я попробую?

Софии хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть. Она почувствовала, как бешено забилось её сердце, как удары эхом отдавались в висках… Хельмут снова поцеловал её, ласково погладил по волосам, словно успокаивая. София решилась взглянуть вниз и поняла, что упустила момент, когда он успел избавиться от брюк. Ей хотелось сделать это самой… Впрочем, уже неважно. Важнее то, что сейчас он наконец станет её мужем в полном смысле этого слова.

София пошире раздвинула ноги и постаралась расслабиться, ловя каждое его прикосновение, каждый взгляд и каждый поцелуй. Боли почти не было, а вскрикнула она лишь от неожиданности и внезапно вернувшегося удовольствия — ей показалось, что оно стало во много раз сильнее, чем прежде. Но Хельмут взглянул на неё обеспокоенно и снова погладил по волосам.

— Всё хорошо, — обессиленно выдохнула она. — Продолжай.

Тогда он улыбнулся и продолжил.

С каждым движением приятные ощущения накатывали на неё всё сильнее, она испытывала смесь каких-то странных, незнакомых чувств, которые вводили её в исступлённый восторг. Хельмут двигался аккуратно, явно сдерживая себя, и тогда София подалась навстречу его движениям, давая понять, что всё в порядке и он может делать с ней всё, что хочет. Ей нравилось думать, что они теперь являлись единым целым не только на словах. Все страхи, тревоги и волнения тут же оставили её, уступив место единственному, что девушка хотела сейчас чувствовать, ― любви.

Утром ночь ей показалась до ужаса короткой.

Беспокойные дни II [11]

1395 год от Великого Затмения, март

София проснулась на рассвете, когда первые, ещё не яркие утренние лучи несмело заползли в комнату и осторожно коснулись её лица. Здесь было жарко, и лишь через щели в окне внутрь поступал хоть какой-то сквозняк. Девушка хотела потянуться, но вдруг осознала, что находится в чьих-то объятиях, и вздрогнула. В памяти тут же всплыли воспоминания о вчерашнем дне и, что было куда интереснее, о вчерашней ночи. Что ж, тогда понятно, что в её постели делал не совсем одетый Хельмут…

Нужно было встать и одеться, но мешала его рука, обвивающая плечи Софии и прижимающая её к его груди. И никакой одежды поблизости не оказалось: платье София вчера убрала в шкаф, а халат Хельмут снял с неё и, кажется, бросил на пол… Но хотелось накинуть на себя хоть что-то, хоть его камзол, висящий на спинке стула. Одеяло прикрывало Софию лишь до пояса, отчего кожа на груди и плечах покрылась мурашками. Она сама не понимала, почему смущается: Хельмут ведь уже видел её всю — и не только видел… Но то было ночью, а сейчас, в свете утренних лучей, ей снова стало неловко.

Наконец Хельмут выпустил её, и София поняла, что он тоже проснулся.

— Чего ты так рано? — спросил он.

— А ты не хочешь проводить наших гостей, например? — усмехнулась София, натягивая одеяло до груди. Она привстала, огляделась и обнаружила свой халат на полу. Не выпуская одеяла, осторожно придвинулась к краю кровати, прогнулась вниз и подцепила халат кончиком пальца. — Да и потом я должна буду к брату зайти, он всегда рано встаёт.

Она не заметила, как Хельмут оказался сзади неё и несильно сжал её плечи. От этого прикосновения София вздрогнула, вспоминая, как он касался её ночью. И понадеялась, что муж не увидел её покрасневших щёк.

— Если хочешь, к Роэлю схожу я, — предложил Хельмут, шелестя дыханием по её коже. — Мы же с ним так и не познакомились толком.

— Да, может быть… — София резко повернула голову, поймала его взгляд и поняла, что ей почему-то не хочется отводить свой. Стеснение и неловкость постепенно сошли на нет благодаря осознанию, что Хельмут теперь — её законный супруг, что они всю жизнь проведут вместе… Что они — одна семья.

А его предложение ей понравилось. Каждый раз, когда София приходила к Роэлю, он либо говорил ей уйти, либо просто молчал, не обращая на неё внимания, — и это ещё было хорошей реакцией… Тогда она проходила в его комнату и тихо наблюдала за тем, как он переставляет по полу деревянные фигурки рыцарей, даже не пытаясь изобразить игру. На её вопросы брат зачастую не отвечал или отвечал односложно. Софию это пугало. Роэль ещё слишком мал для того, чтобы относиться к окружающему миру настолько наплевательски.

Что самое странное, он почти не плакал — по большей части просто молча злился. К посторонним людям — служанкам, няням, прочей челяди — относился совершенно холодно и безразлично, а на Софию почему-то сердился. Возможно, он винил сестру в смерти отца, думал, что она как старшая должна была хоть что-то сделать, хоть как-то предотвратить беду… Но об этом София лишь догадывалась. Она не могла у него прямо об этом спросить, боясь ещё сильнее обидеть Роэля, да и вряд ли бы он, отзываясь молчанием на все предыдущие вопросы, вдруг захотел ответить на этот.