Оккупация

По правилам, задержанного нужно было везти либо в Генеральную, либо в РОВД, там оформлять задержание… да и какое, на хрен, задержание, если она даже бумаги не подписала. Сейчас ведь просто так человека не затримаешь, надо утверждать у судьи. Но закон – это одно, а жизнь – это совсем другое. И такие, как Берестов, тонкостями закона никогда не заморачивались…

Берестов остановил свою машину в каком-то проулке – грязном, безлюдном, занюханном. Выключил двигатель, спокойно сказал:

– Мать, сходи покури…

– Я останусь.

– Как знаешь…

Он повернулся к задержанному, который был пристегнут наручниками за скобу, приваренную прямо к крыше машины.

– Ну… – сказал он, – рассказывай…

– Что рассказывать?

– Да все. Сколько спирта налево ушло. Как покойничков явно криминальных под алкогольное отравление списываете и сколько за это получаете. Только не ври, не надо…

– Я ничего не знаю… какие покойники…

– Дед грузинский. Помнишь его?

Анна не оборачивалась, но смотрела на реакции задержанного через внутрисалонное зеркало. Невербалка, невербальные реакции – это целая наука, недаром в нормальных странах все допросы записывают на видео, а потом… в штате есть психологи, и отнюдь не для снятия стресса сотрудниками, а для просмотра видео допросов и определения невербальных реакций. Сейчас Анна поняла, что задержанный испугался, – значит, они на верном пути.

– Какой дед грузинский?

– Ты заключение подписал, дурик, – ласково сказал Берестов, – и даже не подумал, а с чего это тебе предложили подписать. Не подумал ведь?

…

– Не подумал. А у этого деда грузинского брат – вор в законе. Вот он как раз и хочет знать, как его брат умер.

…

– Рассказывай. Кто тебе жмурика привез. Кто тебя заставил протокол подписать. Или ему будешь рассказывать.

– Я не знаю ничего! – задержанный сорвался на крик. – Какой дед, какой вор в законе! Я не знаю ничего!

– Знаешь не знаешь, это уже не моя тема. Сейчас я тебя к нему отвезу, а дальше с меня взятки гладки, так…

Берестов снова завел машину.

Врач раскололся, когда они проехали километра полтора. Слабоват оказался… впрочем, сейчас все слабые.

– А вы… что будет?

– Шо будет, шо будет… – сказал Берестов, – плюшек дадут! Скажешь правду – отмажем. Нет – пойдешь срок разматывать на зону. Сколько бы тебе ни отвесили – до конца срока тебе не дожить. Воры зоны до сих пор контролируют, и спросят с тебя как с гада…

…

– Ну…

– Мне сказали, это… в интересах нации.

– Кто сказал?

– Не знаю.

– Шо значит – не знаешь?! Тебя под статью подписывают, а ты не знаешь?!

– Но я правда не знаю!

– Говори шо знаешь, тогда…

Все, что знал, трупорез вывалил под протокол. Картинка получалась жутковатой.

Взятки он научился брать, еще когда был практикантом… сам он, кстати, был из Донецка. Украинская медицина – пронизана коррупцией насквозь, если ты не имеешь денег, то лучше в больницу и не идти, максимум, что тебе светит, – лечение внушением через окошко регистратуры.

Делились между всеми, сначала ему доставалось совсем мало. Потом побольше.

Потом он влип капитально. Надо было скрыть врачебную ошибку – бабушку залечили до смерти. Он взял тысячу долларов и подписал заведомо ложное заключение о причинах смерти. Потом выяснилось, что внучок у бабушки – сотрудник милиции, и всех их капитально приняли.

Вышел он уже с обязательством работать на правоохранительные органы Украины. С подпиской.

Потом из Донецка он переехал в Киев – его устроили в морг, он по-прежнему сотрудничал с ментовкой. И не менее пяти-шести раз (сколько точно, он не помнил) он давал заведомо ложные заключения о смерти по естественным причинам, которые давали возможность не возбуждать уголовное дело или закрыть уже возбужденное.

Затем он начал подрабатывать на стороне – давать такие заключения по фактам смерти старух, которые до этого имели неосторожность заключить договор пожизненного содержания с иждивением и таким образом отписать после смерти квартиру заинтересованным лицам. За каждое такое заключение доктор брал от трех до пяти тысяч долларов, но ему самому оставалось немного, потому что приходилось делиться и с начальством. Сколько всего доктор подписал заведомо ложных заключений о смерти – он не помнил. На кого он работал таким образом – тоже не знает, но подозревал, что на донецких. И еще подозревал, что эти донецкие были связаны как-то с его кураторами в милиции, потому что подошли они конкретно к нему и уже знали, что доктор оказывает такие услуги заинтересованным лицам. Может даже, эти бандиты и милиция были одним целым[74].

Во время Майдана он подписал несколько фальшивых заключений о смерти людей, которые на самом деле были убиты.

После революции гидности доктор думал, что все закончилось. Но почти сразу к нему пришли сотрудники полиции (теперь уже полиции) и сказали, что если он не хочет, чтобы его закрыли «на пятнадцать рокив», то должен искупить свою вину перед Родиной.