Оклик

Коридоры нескончаемы…

Когда же, наконец, добираешься до сцены, она оказывается каменными развалинами Птолемаис-Акры-Акко, Кейсарии, Бейт-Шеана.

Присаживаешься в первый ряд – благо мест вдоволь – думаешь: неужели и вправду истинный мир это – театр после спектакля, зрители ушли – поколение за поколением, рампа погашена, солнце закатилось, и ты один сам с собой перед пустой сценой?

Или это просто вечное запаздывание к началу спектакля, иногда растягивающееся на тысячу лет?

И в этом запаздывании – залог души твоей Богу в отличие от дьявола, который всегда услужливо и вовремя распахивает занавес, давая иллюзию достигнутого в жизни бессмертия?

Жив лишь неимоверно спрессованный в сотах этой земли дух, чье наималейшее дуновение опрокидывает тысячелетия мелькнувшим в расплавленном золоте полдня или лиловом пламени заката крылом Ангела.

Вечны лишь могилы – запечатанные книги судеб – ложи, ложи – амфитеатром и партером – ряды первых во все прошедшие и будущие тысячелетия зрителей и участников Последнего суда на Масличной горе – над руслом ручья Кедрон.

Несмотря на гомерический хохот скептиков через века, реальность этого последнего Представления более тревожит мировое сознание, чем самая наощупь реальная жизнь, став его неотменимой частью.

Последняя тайна безжалостна по-ножевому. И хохочущий в зрительных рядах скептиков внезапно ощутит могильное веяние сквозняка из темных коридоров, петляющих под сценой, увидит себя со стороны бессмысленно хохочущим и вмиг постаревшим комедийным персонажем на собственной тризне.

Подземные залы, стены, лужайки Акко – сцены, сцены. Отшумел театральный фестиваль на праздник Кущей, шалашей, в которых жили наши предки, выйдя из Египта.

Послезакатный ветерок треплет остатки театральных афиш, и шорох подобен сухо шуршащим травам в юности, и на оси, отмеченной верхушкой шалаша, память вместе со своей Вселенной поворачивается на двадцать шесть лет назад, в осень пятьдесят третьего, и запах моря смешивается с могильным запахом разрытой земли и ощущением края земли за огородной межой.

* * *

КРЫЛЬЦО В ГЛУХО ЗАКОЛОЧЕННУЮ ДВЕРЬ.

МЕЖДУ КОРОНОЙ ЦАРСТВА И ЛЫСИНОЙ

ДЕСПОТИИ.

ПАМЯТНИК ПУШКИНУ: СТРОКА, ОЖИВАЮЩАЯ

ЗА МНОГОТОЧИЕМ.

КОМНАТА С ВИДОМ НА ТЮРЕМНУЮ ВЫШКУ.

НОЧНЫЕ БАТАЛИИ.

ПРИСТУП ОДИНОЧЕСТВА.

НОЧНЫЕ ЭВОЛЮЦИИ И РУССКОЕ УДАЛЬСТВО.

"ГАВРИЛИАДА" И КАЦИКОВСКАЯ ЦЕРКОВЬ.

ДОМ ВАРФОЛОМЕЯ И ЧЕРНО-ЖЕЛТЫЙ РИТУАЛ.

РЕКА БЫЧОК ДВОРОВЫМ ПСОМ НА ЗАДВОРКАХ

ГОРОДА.

ГРАД КАМНЕЙ НА АЗИАТСКОЙ.

ДОМИК ПУШКИНА И "ГОЛОС АМЕРИКИ".

АМФИТЕАТР ЖИЗНИ.

СЛЕПЯЩИЕ ОГНИ РАМП.

МЕЗЕНЦЕВ И ХАРКЕВИЧ.

ПИСЬМО МЛАДШЕМУ БРАТУ.

МОЛДАВСКОЕ ВИНО И НАТАША КОРОЛЕВА.

ЧЕТВЕРТОЕ ЯНВАРЯ 45–54.

ТЕНЬ В ТЕМНОМ ОКНЕ.

ОДЕССА: ДЫМЯЩИЙСЯ СНЕГОМ ПОЕЗД.

ПОКАЗУХА, ПРАЗДНУЮЩАЯ ТРИУМФ.

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКИ И ПАРИКМАХЕРЫ.

СПОРТИВНЫЕ ИГРЫ С ТЮРЕМЩИКАМИ.

ОСТРОГИ АРМЯНСКОЕ КЛАДБИЩЕ: ЗОНА

МЕРТВЫХ, ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫХ,

ПЫТОЧНЫХ КАМЕР.

СТРОЙКА: ПЫЛЬНЫЙ СТОЛБ ГИБЕЛИ

И БЕСПАМЯТСТВА.

ШОПЕНГАУЭР И ГЕГЕЛЬ.

ДЕМЬЯНОВА УХА МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА.

ЧЕКАННАЯ МЕДЬ ЛАТЫНИ, ИВРИТА ТРУБНЫЙ

ГЛАС.