Окна

Он включил магнитофон и снова услышал Масина. Его только что искупали, накормили, уложили в кроватку, завесив от света пеленкой, и, прежде чем уснуть, Масин жаловался на судьбу… И оттого, что они сейчас были на материке, дома, где Авдей не был три года, ему казалось, что он и их не видел столько же. «Я не отвык, а просто не могу; никогда не смогу теперь быть один», — вдруг понял Авдей. И еще понял он, что ни в какие сопки, ни на какую охоту уже не пойдет, а будет завтра, и послезавтра, и все дни вот так же сидеть у окна и, глядя на далекую линию сопок, ждать, когда, там появится черная точка самолета.

Станция «Прости!»

…Остались от нее несколько флаконов разноцветных, каждый со своим терпким запахом, которые давно соединились для Феди в один, мучающий и желанный, ее запах, да еще, прибирая в доме после поспешного ее побега, обнаружил он стопку глупых карточек с названием, выписанным по-старинному: «Флиртъ цветовъ». Пузырьки Федя зашвырнул в сугроб возле дома, а карточки хотел было сунуть в печку, но глянул случайно в первую и прочел: «Фиалка. В моей душе теперь цветет весна душистая, как ландыш серебристый». И настолько слова эти звучали нелепо в здешней жизни, и так не соответствовали они тому, что творилось сейчас в собственной Фединой душе, что он невольно засмеялся и карточки жечь раздумал. Положил на полку к книгам… Потом вышел на крыльцо, увидел ряды палаток и россыпь домиков на склоне сопки, далеко уходящую речную долину, цепочку отвалов вдоль ручья, присыпанных снегом и свежих, таких, кажется, огромных, когда стоишь рядом с ними, и таких все-таки маленьких на фоне сопок, а еще дальше, надо всем, сияющую линию горного кряжа. Цвет неба был уже весенний, сгустившийся в вышине до темно-голубого, но снег еще и не думал оседать — пышный, взбитый, сухой, ослепительный, — и так радостно сверкал и переливался под мартовским чукотским солнцем, струились легкие прозрачные дымки из труб, пахло смолистым свежим деревом… И глядя на этот привычный пейзаж, Федя вдруг ощутил с тоской, что не сможет теперь так, как раньше, счастливо и беззаботно любить свой поселок, где он жил и работал, как здесь выражались, с «первого кола»…

Поселок назывался Девичий — по ручью, а ручей так назвали геологи. Замечали бывалые северяне, что геолог в последнее время какой-то другой пошел, более чувствительный, что ли: на старых приисках ручья обозначались просто и точно — Утиный, Комариный, Сохатиный, Медвежий, Скалистый, — а тут рядом с Девичьим были Руслан, Людмила да еще один с вовсе загадочным названием — Томительный… Да, и получилось теперь, что поселок назвался будто насмех, потому что жили в нем сотни четыре мужиков, все горняки, а женщин было — по пальцам пересчитать. В столовой, в магазине, на почте… И начался Девичий даже не «с кола», а если быть точным, с надписи на снегу. Четыре года назад прилетел сюда Федя с первым вертолетом, на только что разведанное месторождение. Выгрузились прямо в снег, все так и говорили: как десант. Тут кто-то из ребят на белой нетронутой целине и написал: «Девичий» — и поставил дату. Быстро укрепили палатки, обосновались, начали работать. Электричества пока не было, на лебедки приспособили дизеля. — Нарезали шахтный ствол, содержание подтвердилось. Бригадир Коля Шубин, горняк опытный, пятнадцать лет на «подземке», сказал: «Ну, ребята, приготовьтесь, нам здесь дел — лет на десять…» Федя и два его друга по армии, Иван Погодаев и Анвар Шакиров, были тогда новичками — и бригаде, и в горном деле, и вообще на Чукотке. Но специальностью владели подходящей — все трое механики-водители танков. Могли, значит, на бульдозерах… Первое время вся бригада вкалывала месяца по два — по три, без роздыху. А продукты по-прежнему только вертолетом возили, за хлебом летали на соседний прииск, за двести километров. Как запуржит недели на две, так вместо хлеба — макароны. Речки в окрестностях до дна перемерзали: хочешь воды — иди лед копытить. Столовая в палатке, баня в палатке, кино в палатке… Однако никто не сбежал, недаром бригада считается одной из лучших, ненадежную бригаду сюда не послали бы. Ну, а сейчас вошли в ритм — месяц работы, потом на вертолетах на неделю домой, на Желанный, там у горняков семьи, квартиры… В прошлом году на первое место в области вышли, завоевали переходящее знамя ветеранов труда, а все комсомольцы стали лауреатами премии обкома комсомола. Федя, как комсорг, летал, получал за всех — значки, грамоты, даже деньги причитались. На эти деньги он, как с ребятами условились, накупил книг для клубной библиотеки… Эх! и пока вот он летал, она и уехала — выходило, что обманом, тайком, и обидно было: что ж он, разве не отпустил бы ее, если бы она ему честно все объяснила?!