Окно в доме напротив

Но народ у нас в метро ездит терпеливый, вынесет и не такое. Посему помочь книге никто не спешил, с течением времени она затихла и лишь изредка тряслась, примирившись с судьбой.

До появления Азаила я так и просидел, не раздеваясь, с книгой под мышкой. Он пришел часов в семь, мрачный, с туго набитым полиэтиленовым пакетом.

– Все готово, – произнес Азаил. – Завтра зайдешь к начальнику, получишь разрешение. Кстати, я приобрел два диплома: профессора белой магии и черной. Какой больше понравится, такой на стенку и повесишь.

Тут он увидел книгу, обрадовался как ребенок, схватил в охапку, начал гладить, и что-то бормотать ей в переплет. Та молчала. Потом, после долгих уговоров, соизволила раскрыться, и что-то показать Азаилу, очевидно, довольно откровенное, раз он вздрогнул, не стал больше смотреть ей меж страниц, тут же захлопнул манускрипт и убрал в ящик стола.

– Все, – объявил он. – Завтра погладишь ее, извинишься, что купил, попросишь рассказать о себе – и она твоя.

– Не понял. Что значит, извинишься? Она что… да что она себе позволяет. Я не знаю, как доехал с ней…

– Просто она предназначалась не тебе, – тихо ответил Азаил. – Другому человеку.

– Секундочку, а продавец. Он-то ее продал именно мне.

– Он вообще не в курсе дела.

– А кто ж тогда в курсе?

– Я, – он снова вздохнул, – и она.

И принялся рассказывать.

Так получалось, что купить эту книгу должен был один молодой человек, видимо, тот самый, которого я отпихнул, поднимая фолиант. И вот с этого момента и начинается совсем другая история, о которой я пытался высказаться прежде.

В ней тот молодой человек купил фолиант, за те же смехотворные деньги. Отдав почти все свои сбережения, он приехал домой, склонился над книгой, изучая рукописные страницы, а та с охотой раскрывала перед ним свои многовековые познания.

Надо сказать, что этот юноша, человеком был порядочным и честным, а значит, очень бедным, но все равно с душой нараспашку и сердцем, которому своей боли всегда мало. Родители у него давно умерли, жил он одиноко, в тесной квартирке за окраиной города, в такой глуши, куда обычное метро даже и проводить не решались. Работал на одном крупном предприятии, неплохо на своих сотрудниках зарабатывающем, на должности самой малозначительной, а в связи с перечисленными его нравственными качествами – и вовсе без карьерных перспектив. Но работал, не жалуясь, иной раз, получая порцию похвалы от непосредственного начальника и, гораздо реже, материальное ей подкрепление.

Очень странно, что молодой человек купил такую книгу, тем более, на развале, сказать по правде, книг он почти не покупал, обходясь обширной библиотекой, доставшейся по наследству. А в тот раз будто что-то торкнуло, когда он, подошел к продавцу, долго вглядывался в старинный фолиант, взял в руки, изучая покрытые латинской вязью письмен страницы, и не пожалев последних денег, выложил столько, сколько просил торговец – всю оставшуюся зарплату. И бережно, будто малое дитя, понес книгу домой.

Не один день просидел над ней молодой человек, и не одну ночь. Латынь он знал неплохо, но, листая книгу, словно бы не читал ее, а постигал каким-то иным способом, ибо всякая прочтенная страница немедленно отпечатывалась в его разуме навеки.

Сидел над ней долго, не думая, ни о еде, ни об отдыхе. Покамест не закончил чтение, и не постиг множество тайн и загадок, что наполняли древний манускрипт. Тьма скрытых истин открылась ему, и он решил воспользоваться этой тьмой.

Я переспросил насчет тьмы, в каком именно значении употребляет его велеречивый мой приятель. Оказалось в обоих. Манускрипт принадлежал перу одного чернокнижника, чье имя, прежде известное, ныне оказалось канутым в Лету, даже Азаил не решился раскрывать его, ссылаясь на некий уговор. И снова стал рассказывать о молодом человеке.

Несколько месяцев просидел он над книгой, и многое понял и многое открыл. Не только в книге – в душе своей, и прежде неспокойной. А потому, дабы утишить мятущуюся душу, после долгих сомнений и мучительных раздумий, решил воспользоваться книгой, прибегнув к заключенным в ней могущественным заклинаниям. Нет, сперва конечно, для пробы и разминки, к заклинанием полегче и послабее, с которыми мог справиться без особого напряжения. Так он превратил ненавистный ему англо-русский словарь в двух томах в совершенное знание этого языка. И это имело далеко идущие последствия незамедлительно – его пригласили на высокооплачиваемую работу – теперь он переводил зарубежные платежки, сперва с английского на русский, а затем из одного банка в другой.