Окно в доме напротив

Потом Осе надоели солдатики, и он решил полистать книжку с картинками про рыцаря, которая ему очень нравилась, хотя папа говорил, что по ней нельзя воспитывать настоящих мужчин, но Ося все равно не умел читать, и просто разглядывал красочные картинки, которых в книжке было множество. Потом ему просто стало скучно, и он сидел и болтал ногами, глядя на соседских мальчишек, играющих в колдунчиков. Жаль, что ему мама запретила выходить на улицу.

Чтобы не жалиться, а чувствовать себя на «пять без малого» он снова отправил солдатиков в путь, но тут высунулась кукушка, и им пришлось бежать без оглядки в лагерь. И Ося подумал, что папа и мама долго не идут, ему и играть уже надоело, а их все нет. И еще он подумал, что проголодался, а на столе ничего не осталось, он все съел за завтраком. Запасы есть, но только в холодильнике, а там все холодное и невкусное, кроме молока. И он, решив стать совсем самостоятельным, достал молоко, налил в свой стакан, отломил хлеб и подождав, пока молоко можно будет пить, хлебнул, заедая хлебом. И снова стал ждать. А мама и папа все не возвращались. Даже несмотря на то, что кукушка снова принялась куковать, теперь уже совсем непонятно на кого. Впрочем, она так частенько куковала – не то сердилась на Осино присутствие, не то просто от скуки – ведь ей там, наверное, скучно все время одной в тесноте. Мама говорила, что всех можно понять – папа сердился, когда она так говорила, и вспоминал о своей медали – ведь ее дали именно потому, что он не понял тех, кто стрелял в него, как того требовала мама, а просто вывел свою роту из окружения, и не спрашивал тех, кто попадался ему на пути, почему они его не понимают. Из-за этого тоже как-то случилась ссора, правда, несерьезная, на несколько минут. Но Ося был согласен с мамой, хотя бы в отношении кукушки, и потому иногда думал, что и солдатиков его она не любит именно потому, что те никогда не задавали ей подобных вопросов – вообще никаких. Но ведь их тоже можно понять – они железные и разговаривать не умеют.

Оглядев своих солдатиков, он воскресил павших и решил снова покушать хлеб с молоком – мама и папа все задерживались. Теперь совсем непонятно, почему, и, наверное, надо было уже волноваться, Ося не знал, с какого времени следует волноваться, он пока еще не разбирал времени, но кукушка разбирала, как объясняла ему мама, и могла подсказать, что времени прошло много, и пора начинать беспокоиться.

Поев, он начал беспокоиться, так, как это делала мама – смотрела в окно, изредка вставала со стула и подходила к двери, а затем возвращалась на место. Но так волноваться Ося не умел, да и неудобно ему, мужчине, «в пять без малого» волноваться. Так ему объяснял папа. Вот когда мамы не было, и Ося начинал хныкать, потому что становилось темно, а мама где-то еще шла по темным улицам совсем одна, папа не волновался, показывая ему пример, который следовало перенимать, а «иначе неизвестно кем он вырастет». Вот и сейчас, молоко он выпил, хлеб доел, из всех доступных продуктов оставался только сахар в сахарнице, и хотя от него у Оси болели зубы, он все-таки съел несколько кусков, потому что был голоден, а никто не возвращался. Вообще-то в холодильнике имелся еще суп, но он был и холодный и с застывшими жирными каплями, неприятными на вид и вкус, и много банок, всякой всячины, но Ося не умел разогревать суп и не умел открывать банки, хотя наверное это просто – разогревать суп и открывать банки, ведь мама и папа делали это по тыще раз в день. К тому же суп следовало разогревать на плите, а плитою пользоваться ему без присмотра запрещалось. А потому Ося ждал и сидел голодный.

Зубы заныли, Ося почувствовал, что очень устал ждать. И побежал, через темнеющий коридор, к себе в комнатку, позабыв и солдатиков, и книжку в кухне. Но возвращаться он уже боялся, кто-то в коридоре зашебуршился при его пробежке. Он немножко поплакал по обоим поводам – и из-за солдатиков, и из-за зубов, а потом стало темнеть – он и не заметил, как стемнело, и он включил лампу, которую умел включать, ту, перед которой сидела мама, читая ему на ночь сказки про Геракла и про аргонавтов. Ося посидел перед лампой, достал книжку, которую ему читала мама, потом лег на постели – голова так и клонилась на подушку. И снова вспомнил, что по-прежнему один дома, а уже темно, и кто-то может войти в его комнату. И мамы нет, чтобы ему помочь. Он решил еще немножко поплакать, и еще он решил закрыться в комнате, но пока выбирал, лежа на подушке, что следует сделать сперва, а что потом, глаза закрылись, и Ося незаметно заснул. А когда проснулся, было уже очень светло, очень тихо, очень голодно, и от всего этого очень страшно. И он решил не выходить из комнаты – ведь должны же папа и мама вернуться за ним, и решил не кричать, боясь, что придет кто-то из коридора и не откликаться на чужой голос, помня наставления мамы. И забился за подушку и снова стал ждать. На этот раз можно было немножко поплакать, но только тихо-тихо, чтобы кто-то не услышал и не заскребся в его дверь.