Окно в Полночь

От чужой силы бросило в жар, и боль свернулась свербящим клубком. Но глаза… Я моргнул, вытирая лицо рукавом рубахи. Глаза начали видеть. Я несмело отлепился от стены. Повернулся и прищурился, часто моргая, привыкая к свету. И невольно вздрогнул. На меня в упор смотрели голубые глаза. Писец. Таких, как я, можно опознать и без ключа. По горящим глазам. И безумной смеси эмоций. Восторженное любопытство на грани бесстрашия. Вдохновение на грани помешательства. И цепкость взора. И задумчивая отрешенность. И хитрая загадочность. Мое отражение.

— Здравствуй, — мне мягко улыбнулась немолодая женщина. Всклоченные седые волосы, старый красный халат, тапки на босу ногу…

Я кивнул, невежливо промолчав и уставившись на нее во все глаза. Писец… Вроде, и сам — с даром, но… Но собственный пока ощущается слабо. И на пришелицу я смотрел как на… легенду. А ведь я не закончил ее историю… Как она сюда попала? Где мы вообще находимся?

— Я дописала раньше, — пришелица смотрела на меня с тихим восторгом. — Я так боялась не успеть… — и коснулась моей щеки, провела кончиками пальцев по символу, добавив: — Мне тебя завещали. Писца может инициировать только писец. Старший рода. Но твой кровный давно ушел в Полночь. Давно… — она снова погладила меня по щеке. — Но успел передать право. Весь мой род — ваши отражения, и нам… Нам можно. И я пришла дать тебе имя. Примешь?

Я покосился на сущность ключа. Та неподвижно стояла рядом, опустив крылья, костлявая, нескладная, сутулая, погасшая. А вокруг нас… не было ничего. Только слепящая пустота сияния, в которой терялась фигура моего провожатого.

— Примешь? — повторила женщина настойчиво. — Это добровольно. Заставить не смогу. Но…

Запнувшись, она на мгновение опустила глаза, но я заметил. Зрачки расширились, и черная тень безумия затопила яркую голубизну. И я наконец нашел что сказать. Вернее, спросить:

— Но?..

— Я умираю, — она криво улыбнулась. Отвернулась, обняв хрупкие плечи. — И уйду… совсем скоро. И помочь тебе будет некому. Я не передам дар сама, не завещаю. Иначе… У преемника времени не останется, его быстро найдут. И изведут как меня. Мы опознаем друг друга не только по ключу, но и по имени. Смотри.

Повернувшись, пришелица убрала с худого лица длинные распущенные волосы, перебросив их через плечо. На левой щеке среди морщин сиял знак — такой же, как у меня.

— Я не буду передавать дар, — женщина смотрела на меня снизу вверх. Невысокая, хрупкая, беззащитная, но в глазах бушевало неукротимое пламя. — Но если ты не примешь сейчас… — запнулась на мгновение и сипло закончила: — Знание потеряется. Второй раз я прийти не смогу. И та, что получит мой дар… Так и не обретет имени. Как и ты. А безымянный писец — неполноценный. Ты в редких случаях сможешь впустить, а вот выпустить уже не сможешь. Твой мир станет ловушкой. И могилой.

Мышь завозилась в сумке и запищала.

— Согласиться с тем, что ты… другой, смириться с этим… всегда трудно. А ты, — она мягко улыбнулась, — еще совсем мальчик… Но с опытом поймешь. Верный путь — только один: выбрать себя. Без оглядки на общество и мнение большинства. Выбрав себя, зная себя, доверяя себе и своей силе, ты везде выживешь, — голубые блеснули понимающей улыбкой: — Мы, писцы, всегда сомневаемся и в собственном даре, и в собственной нужности. Но даже те, кто сомневался, выбирая себя, никогда не разочаровывались. Просто… поверь. Поверь тому, кто уже прошел этот путь до конца.

Я сухо кашлянул. Впервые в жизни мне было очень стыдно, до красных пятен на щеках. Я ведь собирался…

— … и я почти тебе поверила, — подтвердила пришелица сипло. — Слышала твои мысли о сущности и думала, что это ты мою жизнь меняешь. Но это не ты. Совсем не ты. В тебе нет ни знаний, ни опыта, ни имени. Я поздно поняла, что это ты — тот завещанный. Мы все друг другу завещанные. Твои предки учили моих, а мои в трудные времена выручали твоих. Мы крепко повязаны. Ты бы не смог. Это… кто-то рядом… — ее взгляд снова стал безумным. Она зажмурилась, тряхнула головой и добавила с хриплым смешком: — Знаешь, мне иногда кажется, что с нами… С нами — из-за вас все. Нас убирают, чтобы вам некому было помочь… Но это… бред, не слушай меня.

Но зерно истины в нем имелось.

«Успокой, — подал голос хранитель. — Когда нас начали истреблять, мы завещали дару появляться только во времена перемен. В смутные дни и ночи, когда маги теряют собственные способности, до чужих странностей никому нет дела. Одни оберегают крохи былого могущества, вторые — ищут новые источники, третьи — быстро умирают. О писцах давно забыли. Это единственно подходящее время, чтобы сохранить дар. Успокой. Это не мы».

— Это не мы, — повторил я послушно и сухо кашлянул, все для себя решив. — Я… согласен.

И на душе сразу стало легче. Никаких метаний, никаких поисков. Только… принятие. Это тяжело. Так долго желать, стремиться и отказаться, стоя на пороге мечты… Это очень тяжело. Но необходимо. И там, где прошел один, пройдет и второй.

— Хорошо! — женщина просияла. — Я рада! — и отступила на шаг, велев: — Доставай ключ.