Окно в Полночь

— А Валик?.. — спросила тихо. — Думаете, я не хочу увидеть его живым?.. Вы не единственный потерявший… Но даже ради него… Ни в чужие головы, ни в чужие могилы я не полезу. Эффект бабочки — знаете о таком? Всех мелочей не предусмотреть. Время — слишком хрупкое сооружение. Начнешь менять одно событие — рухнет конструкция всей жизни. И тебя среди обломков похоронит. Вон… деятель. Полез, — и я устало кивнула на «кокон». — И опыт был при нем, и сила, но пара случайностей — и Валик не тем получился, и Альку мы спасли, и… И нифига у него не вышло. Вы изменение реальности со стороны видели, а я через него прошла. И врагу не пожелаю…

Он молчал. Понимал. Вроде. Но безумие было сильнее. И оно отказывалось предавать мечту, которая столько лет давала силы жить. Багровые глаза то потухали, то вспыхивали с новой силой. Сайел, забытый за ненадобностью, по-прежнему стоял в дверном проеме и заинтересованно бдел.

— Поймите меня, — попросила, подойдя. — И… простите, — и осторожно взяла его за руку: — Не надо ничего менять, Владлен Матвеевич. Прошлого не вернуть. Давайте сбережем то, что еще осталось. Пусть это только тень… и память. И защитим то, что будет. Давайте сядем, чаю попьем…

И пожалела, что сказала. Дядя Боря, услышав сакраментальное «чаю», очнулся. Посмотрел на нас дико… и сиганул в окно.

— Сайел, за ним! — очнулся и двоюродный дед. — Не упусти!

И сиганул следом за саламандром. С пятнадцатого этажа. Оставляя багровый «хвост» силы. Мне поплохело. Не, ну ненормальные — что с них взять?.. Сарказм не помог. Вниз я смотреть побоялась. Прислушалась, уловила во дворе возню и выдохнула. Вроде, живые… И невероятно остро ощутила собственное одиночество. В кои-то веки в хате — никого…

Я повернулась, чтобы закрыть окно, и вздрогнула. Тихие шаги в коридоре, и еще более тихое за спиной:

— Писец… — и бездна удовлетворения в глухом голосе.

Я неловко обернулась. «Псина», подпаленная черным огнем, с обгоревшей шерстью и одним потухшим глазом, сипло зарычала. «Парень», покрытый пятнами копоти, в дырявых шмотках, с обожженным «лицом» и мрачной ухмылкой. Кровожадный взгляд — и мое сердце в пятки. Я невольно покосилась на открытое окно. Пожалуй, я бы тоже вниз, кабы не…

— М-может, п-поговорим? — предложила нервно, вспомнив знаменитое карибско-пиратское «Переговоры?..», и прижалась спиной к подоконнику.

— Зачем? — ощерился он. — Что ты можешь предложить за свою жалкую жизнь, писчая? Путь домой?

Собственно…

«Парень» злобно оскалился, и по кухне поплыли волны ядовито-зеленого мерцания:

— Этот тоже предложил. И я поверил. Двадцать лет на поводке, писчая, двадцать ваших проклятых лет на побегушках! Кто мы, скажи? — и запустил обожженную руку в собачью шерсть, удерживая «пса». — Скажи, кто?

А прав дядя Боря, добрая я… Зря, наверно. Но… жалко.

— Вы ничем не отличаетесь от нас, — сказала честно. — И многие из вас… лучше иных людей. Гораздо. Вы… просто другие.

— Какие?

— Не знаю, — я нахмурилась. — Я вообще недели две как узнала о вашем существовании… У вас есть сила — у нас нет. Мы… живые — вы… не совсем. Вот и вся разница… в общем.

— В общем? — фыркнул он и презрительно сощурился: — А раз мертвое — не жалко? Раз мертвое — можно использовать?

— Нет. Нельзя. И… не мертвое, — я честно смотрела в его глаза и говорила, что думала. Понимая, что никогда не считала мертвым ни Сайела, ни даже птеродактиля. Да саламандр любому живому бы фору дал со своими розовыми штанами, психами и переживаниями.

— А поводки? — «парень» смотрел на меня, не мигая.

— Ну… наверно, они нужны, — ответила осторожно. И попалась на удочку собственной честности. Надо было соврать…

— Такая же, — процедил он. «Пес», поддерживая, зарычал.

Возмутиться и испугаться я не успела. Знакомо зашуршали крылья, и на подоконнике возник Муз. Посмотрел на «парня» задумчиво, хмыкнул выразительно и похлопал по ладони коньячной бутылкой. «Зеленого» аж перекосило — видать, первую встречу вспомнил. Но сюрпризы засим не кончились. Воздух над подоконником зарябил, и из ниоткуда выскочил…

— Баюн? — ахнула я. — Ты, вредное животное…

Кот сверкнул красными угольками глаз и потерся мордой о мой локоть. Заурчал и глянул на «пса». А тот себя не посрамил и сделал стойку. Сущности — сущностями, а инстинкты физиологии неистребимы. Как Баюн велся на валерьянку, так и «пес» повелся на «кота». Зарычал и прыгнул. И только лапы, хвосты и сила красно-зеленым шлейфом промелькнули… в окне. И на подоконнике опять остался только Муз. Я посмотрела на него тупо, а он пожал плечами, сжал бутыль на манер дубинки и засиял синим. Все же это мой основной цвет…

— Писец, — выдал сакраментальное «парень», видимо, заводясь, но…

— Завидуй молча, — предложил… Валик.

Знакомая зеленая тень небрежно повела плечами, сбрасывая сумрак «кляксы» как старый плащ. И взяла «парня» за шиворот с неожиданным:

— Не скучай, Вась. Мы на минуту, поговорить.