Окно выходит в белые деревья...

ПРОГУЛКА С СЫНОМ

Какой искристый легкий скрип
сапожек детских по снежку,
какой счастливый детский вскрик
о том, что белка на суку.

Какой пречистый Божий день,

когда с тобой ребенок твой,
и голубая его тень
скользит по снегу за тобой.

Ребенок взрослым не чета.

Он как упрек природы нам.
Жизнь без ребенка — нищета.
С ребенком — ты ребенок сам.

Глаза ребенка так блестят,

как будто в будущем гостят.
Слова ребенка так свежи,
как будто в мире нету лжи.

В ребенке дух бунтовщика.

Он словно жизнь — вся, целиком,
и дышит детская щека
морозом, солнцем, молоком.

Щека ребенка пахнет так,

как пахнет стружками верстак,
и как черемуховый сад,
и как арбуза алый взгляд,

и как пастуший козий сыр, —

как весь прекрасный вечный мир,
где так смешались яд и мед,
где тот, кто не ребенок, — мертв.

Ноябрь 1971

ПРОСТАЯ ПЕСЕНКА БУЛАТА

Простая песенка Булата
всегда со мной.
Она ни в чем не виновата
перед страной.

Поставлю старенькую запись

и ощущу
к надеждам юношеским зависть,
и загрущу.

Где в пыльных шлемах комиссары?

Нет ничего,
и что-то в нас под корень самый
подсечено.

Все изменилось: жизнь и люди,

любимой взгляд,
и лишь оскомина иллюзий
во рту, как яд.

Нас эта песенка будила,

открыв глаза.
Она по проволоке ходила,
и даже — за.

Эпоха петь нас подбивала.

Толкает вспять.
Не запевалы — подпевалы
нужны опять.

Надежд обманутых обломки

всосала грязь.
Пересыхая, рвется пленка,
как с прошлым связь.

Но ты, мой сын, в пыли архивов

иной Руси
найди тот голос, чуть охриплый,
и воскреси.

Он зазвучит из дальней дали

сквозь все пласты,
и ты пойми, как мы страдали,
и нас прости.

1971

Написано сразу после того, как Б. Окуджава был исключен из партии московской писательской организацией и ему грозило отлучение и от Союза писателей. Подробно эта история описана в моей книге «Волчий паспорт», в главе «Заходи, у меня есть джонджоли…» (М., «Вагриус», 1998, с. 497–503).

СВЯТЫЕ ДЖАЗА