Око Марены

— Чай, из ума еще не выжил, — сердито отрезал князь. — Толково писано, что и говорить, токмо и мы не дурни. Его послухать, так он ненароком в подклеть попал, да невзначай охапку нагреб.

— Ну слава богу, — облегченно вздохнул Андрей.

— Вот токмо и ты напрасно на дыбки взвился, будто жеребец необъезженный из табуна половецкого, — строго заметил Мстислав Романович. — Думаешь, не ведаю я, почто ты так яро жаждешь божий суд над убивцем сотворити? Ан нет, милый, все я ведаю. Молчи, — остановил он порывавшегося что-то сказать сына. — Я пока еще не токмо великий князь, но допрежь всего отец твой. Да и пожил изрядно, повидал много, а потому зрю — ратиться с Константином ты возжелал не справедливости ради, но рязанского княжения алкая.

Андрей потупился, лихорадочно прикидывая, сознаваться или нет в своих тайных помыслах, и после недолгого размышления пришел к выводу ничего не утаивать. Уж слишком уверенным был тон отца, так что лучше признаться самому. К тому ж ничего плохого в этом нет — не оставлять же княжество бесхозным после того, как удастся сковырнуть оттуда Константина. О том он и поведал Мстиславу Романовичу.

— А ты не запамятовал, часом, что у убиенных князей еще сыны остались? Их куда денешь? — осведомился отец.

— О них уже Константин озаботился, — хмыкнул Андрей. — Он же сразу, еще под Исадами будучи, людишек своих повсюду разослал: и в Пронск, и в Михайлов, и в прочие грады. Нет уже княжичей. Кончились они, а вернее молвить, подсобил Константин их душам на тот свет перебраться.

— Кончились, да не все, — возразил Мстислав Романович. — У убиенного Ингваря и вовсе потомство целехонько вкупе со старшим, Ингварем Ингваревичем, коему уже осьмнадцатый годок идет.

Андрей помрачнел. Ингваря он как-то в расчет не брал, да и его братьев тоже. Княжич почесал затылок, но ничего путного в голову не приходило, и он обиженно протянул:

— Ему осьмнадцатый, а он уже на Переяславле сидит. Да ежели Константина спихнет с рязанского стола, то и вовсе княжество целиком охапит. А тут… — Он, не договорив, тяжело вздохнул.

— И еще об одном ты подзабыл, — напомнил сыну отец и, ехидно прищурившись, поинтересовался: — А как ты тому же Ингварю подсобить замыслил? Насколь мне ведомо, помочи он вроде у меня не просил, а уж у тебя тем паче.

— А мы без просьбы, сами придем, — оживился Андрей и с надеждой уставился на отца — неужто даст «добро» на сбор ратей?

— Негоже то, — мотнул головой Мстислав Романович. — А ежели поразмыслить как следует, то и вовсе никуда не годится. Ну собрали мы дружину. Как на Рязань ее вести? По прямой, через черниговцев, что рязанцам родичами доводятся? Они того не допустят. А там далее сызнова преграда — земли Новгород-Северского княжества раскинулись.

— А матушка твоя, Мария Святославна? — встрепенулся Андрей. — Она ж из тех земель.

Киевский князь иронично хмыкнул и пояснил:

— Да Изяслав Владимирович, кой ныне в Новгороде-Северском княжит, свою двухродную[4] бабку и в глаза-то не видывал. Да и сам ты, поди, ее не упомнишь. Сколь тебе было лет-то, когда ее не стало, три али четыре? Погоди-погоди, когда ж она богу душу отдала?.. — потер Мстислав Романович переносицу.

Андрей хмуро посмотрел на отца, морщившего лоб в тщетной попытке припомнить точную дату смерти своей матери. Его самого куда сильнее волновал вопрос, как попасть на рязанские рубежи, над которым он лихорадочно ломал голову. Придя к выводу, что батюшка прав, а если не идти по прямой, тогда остается еще одна дорога, он осторожно побеспокоил князя, выводя того из раздумий, и робко предложил:

— Тогда в обход. По Днепру на восход, чрез Смоленское княжество, а там вниз и прямиком…

— К Ярославу Всеволодовичу, — подхватил отец. — А ежели и он не дозволит чрез свои земли идти, тогда как? Возвертаться да сызнова по Днепру спускаться ажно до Лукоморья[5], а опосля по Дону вверх?

— Пусть так. Чай, половцы нам помехой не будут, — согласился Андрей и неуверенно покосился на отца, уже чувствуя очередной подвох, который не замедлил последовать.

— А ты не забыл, что Лукоморье — вотчина хана Данилы Кобяковича, а тот в шурьях у Константина Рязанского? — лениво осведомился киевский князь и подвел итог: — Нет, сыне.

— Не пройдем? — сокрушенно спросил Андрей и уныло опустил голову.

— Не в том дело. Мы просто не пойдем, — пояснил Мстислав Романович и сожалеюще посмотрел на сына, но столь же твердо продолжил: — Ведаю я, что третий десяток тебе давно идет, а окромя имени гордого — княжич киевский — за душой ничего боле нет. И у старших твоих братьев тако же, кого из них ни возьми. Все я ведаю. А токмо нельзя нам так. Али забыл ты давний уговор всех князей: «Кажный да сидит в отчине своей»?[6] А ить Рязань под Мономашичами никогда не ходила — завсегда за Святославичами[7] была. Стало быть, свара начнется, а я ее не желаю.

— Да почему свара? — запальчиво возразил Андрей. — Коль на то пошло, то можно и вместях с черниговцами да с новгород-северцами идти, а опосля поделимся.