Око Марены

Да и у владимирцев без споров не обошлось. Особенно горячился Ярослав, который жаждал реванша, и неважно, что биться предстоит вовсе не с тем, кто одолел его на Липице. К тому же будущего противника звали точно так же, как и его старшего брата, которого переяславский князь после проигранного сражения ненавидел. Стыдно ему было ехать к брату Юрию — как ни крути, а тот пострадал именно из-за него, Ярослава, — но видел, что своей дружины, уменьшившейся вдвое, для похода на Рязань не хватит, вот и пришлось скрепя сердце катить к нему.

У самого Юрия дружина была тоже невелика, ибо потеряла на Липице еще больше людей, но зато брат, как и погибший Кир-Михаил, был женат на дочке недавно усопшего черниговского князя Всеволода Чермного, только старшей, Агафье. И расчет Ярослава строился на том, что тот сговорится с родичами, а против двойного удара — с запада и севера — рязанскому князю нипочем не устоять.

Однако Юрий, замирившись со своим братом Константином, не хотел выходить из его воли, тем более теперь, когда было ясно, что дни великого владимирского князя из-за его тяжелой болезни сочтены. Об этом доверительно поведал его лекарь, старый Матора. Вот и получалось, что он, Юрий, его ближайший преемник. Да и сам старший Всеволодович, не иначе как чуя скорую кончину, недавно перевел брата из маленького волжского Городца в Суздаль, так что ныне сердить его своим самовольством ни к чему, а потому он предложил Ярославу отправиться вместе с ним в Ростов Великий. Не хотел тот ехать к старшему брату, ох как не хотел, но жажда реванша оказалась сильнее. Коли по-другому никак, то пускай…

Однако миролюбивый Константин ответил точно так же, как и старшие черниговские и новгород-северские князья своим сынам и сыновцам, — мол, не след нам ныне встревать в чужие распри. Неужто мало крови пролилось на Липице, так к чему ее множить.

— Они ить нам не чужие. Тебе усопшие хошь и двухродными, но внуками доводятся, — в тщетной надежде склонить миролюбивого Константина на распрю с южными соседями напомнил Ярослав. — Давай хошь детишкам их заступу дадим.

— Ты ж сам токмо что чел грамотку, кою мне мой рязанский тезка прислал, — парировал Константин.

— А допрежь того Глеб иную выслал, так отчего ты ему веры не даешь, а Константинишке-братоубийце…

Видя, что младший брат не в меру распалился, Юрий решил вмешаться. Успокаивающе положив руку на плечо Ярослава, он остановил его на полуслове и с легкой укоризной, адресованной Константину, произнес:

— Правому помочь — святое дело.

— Правому — да, — не стал спорить тот. — Вот токмо не ведаю я, кто из них прав, а потому, — и далее он чуть ли не слово в слово повторил то, что говорили в Киеве, в Чернигове и в Новгороде-Северском, — пождем, что нам Мстислав Удатный скажет. Он-то, сами ведаете, куда ближе всем рязанцам по крови, нежели мы, одначе покамест молчит. — И Константин, резко поменяв тему, осведомился у Ярослава: — Он, к слову, не надумал еще свою дочку тебе возвернуть?

Тон вопроса был заботливым, даже участливым, но Ярослав прекрасно понял, что это была маленькая месть за «Константинишку-братоубийцу».

— Нет! — отрезал он и, резко развернувшись, даже не вышел — выбежал прочь из покоев брата.

Хозяин терема скрыл в усах довольную улыбку — сквитался — и с укоризной заметил оставшемуся стоять в растерянности Юрию:

— Тоже мне — нашел кого слушать. Ты-то хоть горячку не пори. Вот поведает Мстислав Мстиславич свое словцо, тогда и поглядим.

— А коль не поведает? — осведомился Юрий.

— Все одно, — пожал плечами Константин. — К нам рязанцы за помощью не обращались, а незваным в такие распри соваться — себе дороже. Да и не мыслю я, что Ярославов тесть такие вести мимо ушей пропустит…

Вот и получалось, что все, кто был заинтересован в походе на Рязань, надеясь урвать себе кус из обширного княжества, затаились в ожидании решающего слова.

Что же касается сидевшего в Великом Новгороде Мстислава Мстиславича, то тут старший из братьев Всеволодовичей оказался абсолютно прав — князь, прозванный на Руси Удатным, вести из Рязани мимо ушей не пропустил и молчать не собирался…

* * *

И обсказаша князь Глеб в сих грамотках, яко все стряслось на земле резанскай, ничего не утаив и не солгав ни единым словцом. А еще повинишися за недогляд свой, что не сумеша распознати козни подлые, а уж егда спохватишися, то поздно сталось…

Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.

Издание Российской академии наук, Рязань, 1817 г.

* * *