Око Марены

— Ишь какой, — уважительно крутанул головой один из дружинников. — Готов, стало быть, живота своего лишиться?

— Все в руце Господа, и коли он поведет… — начал было Давыд, но Вячеслав перебил его.

— Нам тут поспешать надо, пока народ не проснулся, а посему я коротенько, — предупредил он Давыда. — Ты, княжич, босиком на полу стоишь, это вредно — простудишься и заболеешь. Так что ты ложись-ка спать — время раннее еще. Убивать тебя никто не собирается, а вот взаперти тебе побыть придется, да и то ради твоей же пользы. Опять же охране твоей новой сподручнее. Если просьбы какие будут, то вот тебе сотник князя Константина, который в граде этом остается. — Он указал на сурового вида дружинника лет сорока. Тот хмуро кивнул. Вячеслав продолжил: — Не гляди, что он мрачен так. Зато звать его Улыбой. Меня же дела требуют назад возвращаться, а дабы путь мой спокоен был и звери лютые по пути не растерзали — дай-ка ты мне икону, на которую чаще всего твой брат Ингварь молился.

— Он… жив? — испуганно вопросил отрок, нетерпеливо ожидая и одновременно боясь услышать ответ.

— А чего с ним случиться может? — беззаботно улыбнулся Вячеслав. — Обещаю, что как до места доберусь, так Ингварю твою икону из рук в руки передадут. Пусть она его и дальше хранит.

Давыд с облегчением вздохнул:

— Токмо икона та в его ложнице, где он всегда спал.

— Ничего. Сходишь. Тебя проводят.

Вскоре княжич спустился, держа в руках грубую деревянную икону Богородицы, осмотрев которую Вячеслав буркнул:

— Грубая работа. Явно не Рублев. Но зато старина — тринадцатый век.

— На эту икону еще наш дед, Игорь Глебович, молился. Мастер с самого Царьграда ее писал. Она у нас так и передается — от отца к сыну.

— Значит, двенадцатый век, — поправился Вячеслав. — А все равно не Рублев.

Он небрежно замотал ее в кусок первой попавшейся на глаза холстины, сунул себе в заплечный мешок и через час, после раздачи последних указаний, в сопровождении половины дружинников из числа бравших город уже мчался по направлению к Константиновому войску. Всех своих спецназовцев хитрый Вячеслав, не желая, чтобы они участвовали в возможной битве, оставил для поддержания в городе порядка, придав их Улыбе вместе с полусотней конных дружинников.

Когда посол князя Константина призывал Ингваря для переговоров в шатер к своему дяде, Вячеслав уже был в пути.

Несколько десятков верст по раскисшей от начавшейся оттепели дороге — достаточно тяжелое испытание даже для выносливых полудиких половецких коней, и в свой стан они прибыли лишь ближе к полудню другого дня.

Без предупреждения зайдя в княжеский шатер, Вячеслав лишь утвердительно кивнул в ответ на вопросительный взгляд Константина, добавив:

— Мои обошлись и без цинковых, и без дубовых. А это — то, что ты велел, княже. — И положил подле Константина тряпичный сверток с иконой.

— Исполать[36] тебе, воевода, — улыбнулся Константин.

— Та нема за що, — отозвался у выхода Вячеслав, скромно добавив: — Я тут малость вздремну неподалеку, с твоего дозволения, княже. Но ежели что — буди сразу.

— Непременно, — пообещал Константин и повернулся к Ингварю: — Продолжим?

* * *

И повелеша Константине-княже учити воев своих строю бесовскаму, кой для русича вольнаго вовсе негож. Тако же оторваша князь оный от рала честнова смердов нещитано множество, и запустеша земля Резанския, ибо не сташа в ей ратарей, но токмо вои едины. И возопиша народ резанский в скорби и печали безутешнай…

Из Суздалъско-Филаретовской летописи 1236 года.

Издание Российской академии наук. СПб., 1817

* * *