Око Марены

— Ваш Талмуд, называемый нами Ветхим Заветом и который равно свят и для правоверного иудея, и для православного человека, гласит: «Око за око, зуб за зуб, кровь за кровь». Иными словами, но одинаково по сути, сказано и в священных сурах благородного свитка[142]. Стало быть, какое преступление оные молодцы совершили, такое наказание и должны в свою очередь понести, так?

Оба купца ошалело, но весьма энергично закивали головами в знак своего полного согласия со словами князя, после чего последовало изящное продолжение, которое, как предположил Константин, должно было окончательно удовлетворить обиженную сторону:

— Ведомо ли вам, что и у нас, православных христиан, есть свои запреты на вкушение некоторых видов мяса, кои наш народ почитает и неуклонно соблюдает?

Дождавшись очередной порции энергичных кивков, Константин пояснил более конкретно:

— Один из запретов сих касается телятины. Мясо оное на Руси не вкушает никто, ибо это грех[143], но ныне, — последовал красноречивый жест, и Епифан нехотя двинулся от двери, держа на вытянутых руках огромное блюдо с ароматно дымящимися сочными кусками только что изжаренной телятины. Поставив его на стол перед купцами, Епифан тут же удалился, а Константин продолжил, невольно сглотнув слюну от упрямо лезущего прямо в нос настойчивого душистого аромата: — Ныне оба воя моих, кои не в меру ретивы оказались, телятину оную отведают. Ну! — обернулся он в сторону дружинников.

Те, помедлив, переглянулись, нерешительно замялись и медленно двинулись к столу. Бог был далеко и, возможно, даже не смотрел на них, а князь с воеводой рядышком, поэтому каждый из виновников, не сговариваясь, предпочел согрешить. После еще одного, столь же красноречивого жеста князя, указующего в сторону блюда с телятиной, оба взяли по куску. Званко тут же впился в свой шмат зубами, а Жданко перед началом греховной трапезы успел-таки перекреститься и пробормотать вполголоса:

«Господи, прости раба свово грешного, но без дружины мне и жисть ни к чему».

Минуты три, окруженные всеобщим молчанием, они усиленно запихивали в себя это мясо, после чего Званко, который расправился со своей порцией чуть быстрее товарища, робко обратился к князю:

— Мне ишшо брать али будя?

— А это ты не у меня, а у почтенных гостей вопрошай, — кивнул Константин в сторону купцов.

Те в ответ на страдальческий взгляд Званка тут же стряхнули с себя легкое оцепенение и в один голос заявили, что им вполне достаточно увиденного, после чего оба дружинника были милостиво отпущены восвояси.

Константин перевел дух, но есть захотелось еще сильнее — из-за непрошеных гостей он даже не позавтракал, а время было уже послеобеденное. Между тем сочащиеся горячим соком и благоухающие дымком костра большие куски мяса на блюде продолжали настойчиво притягивать к себе княжеский взгляд. Константин искоса посмотрел на Славку и с мрачным удовлетворением отметил про себя, что он не одинок в своем настойчивом вожделении согрешить прямо сейчас, да посильнее и побольше. А если…

Кивком головы он подозвал Вячеслава поближе к столу и обратился к купцам со скорбным видом:

— Так как оба воя в моей дружине состоят, закою оный воевода головой отвечает, стало быть, справедливо будет, ежели часть кары ихней и мы на себя примем смиренно.

С этими словами он тут же ухватил самый большой и аппетитный кусок телятины и, перекрестившись по примеру Жданка, принялся себя наказывать. Делал он это, стараясь не показывать удовольствия от процесса, хотя на голодный желудок свежезапеченная молодая и в меру жирная телятина шла просто на ура. Напротив, жевал он медленно, выражение лица старался сохранять скорбное и пару раз, невзирая на битком набитый рот, даже слегка скривился от непреодолимого отвращения.

Следом за Константином протянул руку к блюду и Вячеслав. Мгновенно все поняв, он тут же ухитрился еще и подыграть князю, пробормотав сокрушенно:

— Грех-то какой.

Перекреститься он, правда, забыл, но зато все свои тяжкие переживания изобразил мастерски, не забывая при этом наворачивать от аппетитного куска.

И напрасно купцы махали руками, искренне сочувствуя нравственным мукам достойных людей, которые только лишь потому, что имели несчастье начальствовать над двумя великовозрастными озорниками, сами добровольно решили покарать себя столь жестоким образом. Напрасно кричали они: «Довольно!» Карать себя, так уж по полной программе, так что и князь, и воевода добросовестно довели свой тяжкий грех до логического конца, после чего Константин задумчиво произнес, глядя на Славку:

— Еще, что ли, наказать тебя али будет…

В ответ на это Вячеслав смиренно произнес:

— Как повелишь, княже, — и, заметив колебанияКонстантина, покорно добавил: — Тяжела моя вина, княже, и дабы ее искупить, готов я все это блюдо один съесть, ежели на то твоя воля будет.

«Вот морда прожорливая», — мелькнуло в голове у Константина, и он уже хотел было дать добро, но затем, из опасения переиграть, прекратил псевдоэкзекуцию, заявив, злорадно улыбаясь: