Око Марены

В ответ Константин лишь мотнул отрицательно головой, внимательно слушая Охлупа, а тот смущенно продолжил, что он, дурень, и тут не заметил бы эту пластинку, занявшись сбором кусочков диковинного узора, ежели бы не Мокша, узревший оную вещицу на дощатом полу.

С этими словами он выложил на стол перед князем маленькую, величиной с ладошку, тонкую золотую пластиночку с хищным кречетом.

А так как слухи, к тому же весьма преувеличенные, о том, что нашедший деревянный ларец станет счастливым обладателем целого мешка с золотом, уже дошли до дружинников, то вновь именно Мокша, сопоставив все, выдвинул предположение, что этим везунчиком мог стать Охлуп, если бы не разломал его окончательно. Они долго судили и рядили, гоже или нет относить купцу обломки, но тут как раз вошел Любим и резонно предложил принести находку вместе с останками ларца к князю. Пусть, мол, он и решит, как им дальше быть.

Когда он закончил говорить, Константин молча хлопнул в ладоши и повелел возникшему в дверях челяднику немедля отыскать Зворыку. Лишь после этого он, повернувшись к десятнику и загадочно улыбаясь, объявил, что ларец тот самый, а у купца в Бухаре столько знакомых мастеров, что они легко его восстановят. Награда же, которую заслужил Охлуп, будет выплачена за купца самим князем, включая и по паре гривенок Мокше и Любиму.

Расчет с дружинниками Зворыка произвел почти моментально. После чего князь, отпустив всех, уселся поудобнее на лавку и вновь взял в руки пластинку. Еще раз повертев ее и так и эдак, он бережно положил кречета на стол и задумался.

Сомневаться в том, что перед ним не мифическая память о брате, а самая настоящая пайцза[147] Чингисхана, не приходилось. Золото указывало на достаточно высокий ранг его обладателя. Правда, изображена была не тигриная голова, а всего лишь птица, но если вспомнить, что, по свидетельству некоторых арабских летописцев, на знамени Чингисхана был изображен именно кречет[148], то становилось ясно, что уровень пайцзы все равно достаточно высок.

Следовательно, арабский купец Ибн-аль-Рашид является тайным соглядатаем великого монгольского бандита. Тут все ясно. Но это только во-первых. А вот во-вторых — что с ним делать — предстояло еще обдумать.

Вариантов было несколько. Можно было вернуть, изобразив из себя дурачка, тем более что обычный русский князь и впрямь ни черта бы не понял. А потом подсовывать ему потихоньку именно те сведения, которые нужно. Словом, сыграть дяденьку втемную. Но беда в том, что это купец, то есть вольный человек. Он из-за своей работы то тут, то там пребывает. Все равно увидит многое из того, что ему видеть нельзя. К тому же тогда так и останутся неизвестными и задачи лазутчика, и то, что он уже увидел. И главное — неясно, что ему известно о новом оружии.

Вариант номер два — самый простой. Припереть к стенке, расколоть на всю катушку, после чего размазать по той же самой стенке. Жаль только, что он в большом авторитете у своей братии. Искать будут и дознаться могут. Тогда-то уж точно прости-прощай большая торговля на Рязани. Купцам ничего не докажешь — самодур-князь угрохал именитого купца, и все тут. А даже если и не дознаются. Все равно слух пойдет — порядка в Рязани нет, коли такие именитые люди пропадают в самой Рязани. Где-то в другом месте его повязать, так он в одиночку не ходит со своим товаром — только вместе с другими.

— Стало быть, оставался третий вариант — перевербовать. Был он самый рискованный и при нем можно запросто самому оказаться в дураках, но зато и выигрыш сулил крупный в случае успеха. Двойной агент — это намного лучше, чем тот, кого работают втемную, — об этом Костя знал по скупым рассказам своего двоюродного братца, который служил в КГБ. Когда пришедшие к власти демократы «ушли» его на пенсию, он, от скуки конечно, иной раз в застольных беседах позволял себе упомянуть о некоторых методах работы конторы.

Но ведь хитрюган Ибн-аль-Рашид мог наобещать с три короба, а потом, отъехав подальше с Руси, гордо рассказывать Чингизу, как он ловко надул русского князька. Да и прижать будет нечем. У него здесь ни семьи, ни дома, да вообще ничего. А нужен крючок, причем надежный и очень прочный, чтоб не соскочил. Впрочем… Константин почесал в затылке, вновь хлопнул в ладоши и велел Епифану позвать сюда златокузнеца Румяна. Из всех прочих тот выгодно отличался тем, что был достаточно угрюм, можно сказать, нелюдим, да к тому же имел лишь единственного сына — всех близких он потерял лет десять назад, во время большой замятии между Всеволодом Большое Гнездо и рязанскими князьями.

Что от него требуется, Румян понял сразу, да и не было в княжеском заказе на сей раз ничего мудреного. Подумаешь, пять точно таких же птичек сделать. Эка ерунда. Ему даже немного обидно стало — нешто он из чести у князя вышел, коли ему такую плевую работенку подсовывают.

— Тут и юнота[149] мой справится. Оно ведь…