– Вы не сердитесь? – спросил я Руфь.
– Напротив, я довольна. С музеем у нас, Поль, связано столько приятных воспоминаний! – растроганно промолвила она и повернулась к выходу.
У ворот Темпла я вызвал экипаж, и мы помчались на северо-запад.
– Доктор Норбери в четвертом египетском зале, – сообщил швейцар и повел нас, освещая путь фонарем, через анфиладу огромных помещений.
Фонарь покачивался и бросал слабые отблески, прорезывая мрак, мимоходом выхватывая экспонаты в витринах и вновь погружая их в небытие. Идолы то взирали на нас круглыми вытаращенными глазами, то уплывали во тьму. Грубо раскрашенные маски, освещаемые дрожащим фитилем, напоминали бесовские рожи, строившие нам гримасы, когда мы проходили мимо. Скользя по высоким статуям, луч света на миг словно бы оживлял их, и казалось, что они тайком следят за нами, чего-то выжидают и вот-вот зашевелятся, сойдут с постаментов и устремятся в погоню. Мне стало страшно, и Руфи, вероятно, тоже, потому что она прильнула ко мне и прошептала:
– Видели мраморного полинезийца? Мне померещилось, что он сию секунду прыгнет на нас, и я едва сдержала крик.
– Жутковато, – согласился я, – но все позади, эти чудища нас уже не поймают.
Швейцар вывел нас на площадку, потом мы обогнули северную галерею и вошли в четвертый египетский зал. Дверь с противоположной стороны распахнулась, послышалось какое-то жужжание, и мы увидели Джервиса: он встал на цыпочки и помахал нам рукой.
– Ступайте как можно тише, – попросил он, и мы вслед за ним попали в большое помещение, где горела одна-единственная лампа, поэтому почти все пространство утопало во тьме.
Мы сели на заранее приготовленные стулья, и я покрутил головой по сторонам, заметив, что, кроме Джервиса, тут еще трое: Торндайк с часами в руке, седой господин, похоже, доктор Норбери, и какой-то невысокий мужчина, предположительно Полтон, – в дальнем конце залы ничего не было видно. На переднем плане я различил два столика на подставках; к каждому из них был протянут резиновый шланг, опущенный в ведро. Я посмотрел в глубину комнаты и похолодел от страха: в слабом свете мне почудился зловещий силуэт виселицы. Взяв себя в руки, я вгляделся и понял, что это не виселица: к верхней перекладине крепилась объемная стеклянная чаша без дна, внутри которой располагался прозрачный шар с зеленым отливом. В центре шара мерцало ярко-красное пятно. Странное жужжание оказалось не чем иным, как звуком прерывателя; шар, очевидно, являлся трубкой Крукса; красное пятно представляло собой внутрисветящийся, докрасна раскаленный круг антикатода. Я догадался: проводится съемка икс-лучами, но зачем? Напрягая зрение, я попытался рассмотреть продолговатый предмет на полу под шаром, и тут раздался бодрый голос доктора Норбери:
– Странно, профессор, что вы выбрали столь сложный объект, как мумия. По-моему, проще и нагляднее было взять деревянную фигуру.
– Преимущество мумии в разнообразии материалов, – возразил Торндайк и обратился к мисс Беллингэм: – Леди, ваш отец часом не заболел?
– Он нездоров, – кивнула Руфь, – и мы решили, что я отправлюсь одна. Я немного знакома с господином Ледербогеном: одно время, приезжая в Англию, он останавливался у нас дома.
– Надеюсь, – вмешался доктор Норбери, – что побеспокоил вас не напрасно. Господин Ледербоген пишет: «Еще хочу рассказать о нашем знакомом бродяге-англичанине…» Мне кажется, так он называет вашего дядю.
– Мой дядя – бродяга? – нахмурилась Руфь. – Что за шутки?
– Не волнуйтесь, – успокоил ее доктор Норбери. – Лучше сами взгляните на письмо. Но мы не можем обсуждать эту тему во время сеанса, так ведь, доктор?
– Давайте подождем до окончания опыта, – сказал Торндайк, – и погасим свет. Выключайте, Полтон.
Зеленый огонек исчез. Жужжание замедлилось и прекратилось. Торндайк и Норбери встали, направились к мумии и осторожно приподняли ее, а Полтон вынул из-под нее огромный черный пакет. Единственную лампу потушили, и комната погрузилась в кромешную тьму, пока над одним из столов не вспыхнул яркий оранжево-красный свет.