Око за око

Например, полигамия уже может не являться актуальной нравственной проблемой на Западе, но в других частях мира христиане все еще сталкиваются с ней, и она требует этического и пасторского отклика. С точки зрения библейской этики нам, конечно же, следует настаивать, что полигамия нравственно ущербна по сравнению с Божьим намерением моногамного брака. Слова Иисуса о том, что тот, кто разводится и женится на другой, прелюбодействует, по сути, не дают христианам обоснованного права брать других жен. Вне всякого сомнения, христианин не может стать многоженцем. Но как быть с ситуацией, когда мужчина в полигамной культуре уже имеет несколько жен, и затем становится христианином? Следует ли нам говорить, что его единственный выбор — развестись со всеми женами, кроме одной? Можно быть уверенным, что Ветхий Завет рассматривал бы такой выбор, как замену меньшего зла большим, с точки зрения жен. Ветхозаветное учение, как мы видели, посчитает большим злом развод, а не полигамию. Израильтянин мог предоставить некоторое прагматическое оправдание терпимого отношения к полигамии. В том обществе, где женщины были лишены независимого доходного занятия, где не было системы социальной защиты для одиноких, разведенных или овдовевших женщин, где бездетность была глубочайшим позором, можно утверждать, что всякая женщина выбрала бы стать женой почти на любых условиях, даже в полигамном браке, чтобы избежать альтернативы — обычно проституции или тяжелой судьбы вдовы. Судя по всему, Ветхий Завет предлагает некоторую терпимость, сопряженную с радикальной и богословской критикой, а также провозглашением более высокого идеала.[293]

Можно также обратить внимание на то, как Павел решает подобную нравственную проблему, обращаясь к вопросу брака и развода. Павел повелевает верующему не вступать в брак с неверующим. Однако если один из супругов в нехристианском браке стал христианином, он — или она — не должен разводиться с неверующим, разве что сам неверующий пожелает развода, в случае чего Павел дает верующему супругу свободу.

Похоже, его принцип состоит в том, что обязательства, взятые до обращения, должны почитаться новообращенной христианской стороной. Остаться в браке с неверующим предпочтительнее развода, инициированного христианской стороной. Можно утверждать, что Павел мог предложить подобный подход и терпимость в отношении обращенного многоженца (ср. 1 Кор. 7, 12–24).

Точно так же, хотя мы официально и упразднили рабство (сомнительное утверждение, если вспомнить о том, что торговля рабами процветает во многих уголках мира), все еще остаются структуры экономической и индустриальной жизни, которые далеки от Божьих стандартов человеческого достоинства. Христиане должны терпеть их в той степени, в которой они способны трудиться в них и реагировать на них. Тем не менее, в то же самое время они должны стремиться бросать им вызов и изменять их в свете ясных ветхозаветных принципов справедливости, честной торговли и сострадания к слабейшим.

Мы даже можем рассмотреть факт израильской терпимости к рабству в том аспекте, было ли оно предпочтительней других альтернатив. Тут же следует сказать, что это вовсе не является попыткой оправдать порабощение человека в обычном значении этого слова. Никто из людей не имеет права владеть другим человеком как собственностью или относиться к нему подобным образом. Но если мы смотрим на проблему израильского общества, в котором рабский труд принимал такие формы, как долговое рабство, возникает вопрос, а нет ли в этом хоть каких–нибудь оправдательных аспектов? Должник брал на себя долговое обязательство. Он был связан с кредитором и отрабатывал свой долг физическим трудом. Если сравнить ситуацию с альтернативами в современном обществе, то можно, по крайней мере, посочувствовать. Современная реакция на неоплаченный долг варьируется от банкротства, где кредитор ничего не получает (что представляется несправедливым), до заключения в тюрьму за долги, от которого никто не выигрывает и которое дорого обходится обществу. Действительно, как мы видели в предыдущей главе, если рассматривать его просто как законное наказание, можно доказать, что ограниченное по времени долговое рабство на израильских условиях было более гуманным, чем заключение на наших условиях. Раб оставался жить дома. Он трудился в окружении людей, в нормальном обществе. Он ходил по Божьей земле и под Божьим небом. Заключение лишает всего этого, и интересно, что заключение никогда и нигде в Торе не предписывалось, хотя и практиковалось в поздней монархии. Конечно же, задачей этого сравнения не является отстоять повторное введение рабства, или же показать, что существуют простые альтернативы заключению в современном обществе. Скорее это предположение, учитывая наше инстинктивное отстранение от рабства и спокойное отношение к заключению, что Ветхий Завет стимулирует нас внимательней продумать нравственные (и не только нравственные) аспекты того и другого. Мы можем обнаружить, что научимся у ветхозаветной модели большему, чем предполагали.