Околдованная

Слова, которые использует Мемнон, достаточно просты, но сколько силы и магической точности вложено в них!

Магия продолжает сочиться из меня, смешиваясь с магией Мемнона, а я благоговейно смотрю на колдуна. Мемнон – настоящий мастер своего дела, столь же талантливый, сколь и дотошный, и изощренный.

Мерцание его заклятья обретает тот же бледный оттенок, что и у других чар и оберегов комнаты. Если приглядеться очень, очень внимательно, то можно увидеть, что края их тускло-багровые, потому что даже лучшие заклятья не способны полностью отринуть свою врожденную суть.

Но приглядеться надо ОЧЕНЬ внимательно.

С последними словами Мемнона остатки магии покидают нас, и стена затвердевает. Делаю шаг вперед, провожу по ней рукой. Стена на вид и на ощупь… в точности такая, как и должна быть. Твердая. Гладкая. Будничная. Обычная сплошная поверхность.

– Покажись, – произношу на сарматском.

Стена исчезает, и мои пальцы проваливаются сквозь пустой воздух. Снова вижу впереди винтовую лестницу.

Отступаю.

– Скройся.

И открытый проем вмиг становится стеной.

С моих губ срывается испуганный смешок – потому что я помогла это сделать!

Чувствую, что Мемнон смотрит на меня, поворачиваюсь и вижу, что глаза его полны тоски и желания.

– Этот смех… – благоговейно говорит он.

Потом лицо его становится решительным.

Прочищаю горло, чтобы нарушить странную напряженность момента.

– То, что мы сотворили, наверняка противоречит паре-тройке законов, – говорю я.

На самом деле я этого не знаю, но вообще-то дело достаточно сомнительное и вполне может тянуть на преступление.

– Ты забыла, как работает сила, маленькая ведьма. Это одна из немногих вещей, которые не меняет время. – Он ухмыляется мне; тусклый свет подчеркивает его шрам. – Современные люди ведут себя так, словно превратились во что-то… благопристойное. Они притворяются, что не жаждут крови и разрушений, и почти одурачили сами себя.

Тени в комнате делают черты Мемнона зловещими.

– Но, est amage, – продолжает он, – есть лишь один закон, которому человечество следует всегда: сила делает правым. Мы были достаточно сильны, чтобы захватить этот проем, так что он теперь наш.

– Мир устроен не так, – возражаю я.

Его дымно-карие глаза сверкают:

– Осторожней, Селена. Ты мыслишь как идеалистка. А плохие люди используют подобные мысли в своих корыстных целях.

Мемнон сокращает расстояние между нами… нет, не оставляет его вовсе. Каждое его движение источает уверенность. Ну а почему ему не быть уверенным? Он физически силен, чертовски умен, и у него достаточно магии, чтобы стереть с лица земли целый город. Не думаю, чтобы я когда-либо встречала кого-то, кто обладает такой силой.

Он снова заглядывает мне в глаза.

– Странно, – с любопытством бормочет колдун.

– Что странно?

Его красота вновь отвлекает меня. По телу разливается жар.

– И твоя память, и мое наследие исчезли, – размышляет он вслух. – Все мои деяния вычеркнуты из истории, но они живы в моей голове, а твою память удалили из сознания, но в записях она остается…

Взгляд его становится отстраненным, и я хмурюсь.

– Damnatio memoriae, – говорит он, поглаживая мою щеку костяшками пальцев. – Проклятье памяти. Если ты использовала это проклятье…

Проклятье?

– Я никогда в жизни никого не проклинала! – возмущаюсь я.

– Насколько ты помнишь. – Его пальцы продолжают согревать мою кожу.

Смотрю на него, прищурившись.

– Но ты не можешь вспомнить.

Взгляд его устремлен куда-то вдаль.

Внезапно глаза его вспыхивают, как будто он вдруг осознал что-то.

Он отнимает руку от моей щеки.

– Закон Трех, – говорит он так, словно констатирует очевидное. – Ведьмин Закон.

Я знаю, о чем он, – все ведьмы знают. Это наш эквивалент Золотого Правила. Закон Трех – принцип, управляющий всем чародейством. Он гласит, что любая магия, которую ты творишь, – добрая или злая – вернется к тебе троекратно.

Он смотрит на меня, и взгляд его тяжел:

– Est amage, ты прокляла себя.

Глава 34

Как только мы возвращаемся в мою комнату, хватаю ручку и блокнот.

Есть несколько вещей, которые мне обязательно надо запомнить. Поспешно записываю их, начиная с сарматских командных слов, которые нужно произнести, чтобы открыть и закрыть дверной проем, и заканчивая damnatio memoriae и Законом Трех.

С тех пор как Мемнон озвучил две последние концепции, он пребывает в странном настроении – наполовину подавлен, наполовину задумчив.

Мысль о том, что я какая-то там вышедшая в тираж бывшая любовница, которая устроила все эти неприятности… такого рода истории раскручиваешь, чтобы придать смысл какому-нибудь нелепому мировоззрению.

И это вовсе не значит, что я не должна с этим разобраться.

Кладу ручку и поворачиваюсь к мужчине. Мемнон уселся в кресло возле моей кровати и разглядывает десятки блокнотов, стоящих в книжном шкафу.