Дорога, по которой немцы перебрасывали резервные части на свой левый фланг, проходила по открытой холмистой местности и только километрах в пяти от закованной в лед небольшой реки скрывалась в густом мелколесье. По накатанной колее было видно, что здесь недавно прошло немало автомашин, тягачей и танков. Вглядываясь в следы гусениц и колес, Бурцев на минуту представил всю эту железную громаду, которая сейчас затаилась где-то около фронта в заснеженных оврагах и рощах, чтобы в нужный момент ринуться по тылам дивизии Пралыцикова. Побывавший не раз в таких переделках, Бурцев знал, как нелегко в подобных случаях сохранить боевые порядки даже давно обстрелянных частей и как это будет почти немыслимо сделать с новичками, которых он видел ца прифронтовых дорогах. Теперь все его мысли были только о них. И от этих мыслей им овладевало то отвратительное состояние беспомощности, какое испытывает человек, когда видит ребенка в горящем доме и не может его спасти. Именно поэтому, должно быть, он не думал сейчас ни об опасности предстоящего боя, ни о той ответственности, которую добровольно взвалил на свои плечи, дабы хоть как-то облегчить положение тех, кто еще ничего не знал о нависшей над ними угрозе. Конечно, послушайся он своего начальника штаба, мог бы сейчас спокойно отсиживаться в лесу, ожидая неотвратимой развязки, а затем скрытно вывести свой батальон целым и невредимым по тем самым лесам и оврагам, по которым они пришли сюда. Формально он был бы прав. И, может быть, даже получил бы благодарность за то, что полностью сохранил личный состав. Да и сам лишний раз не подставлял бы голову под пули. Ведь- в конце концов не он же один воюет, и уж, конечно, не его истребительному батальону решать исход войны. Миллионы людей ведут смертный бой, и стоит ли брать на себя больше, чем отмерено тебе.
Но Бурцев никогда бы не простил себе, если бы в эту, может быть, самую трудную ночь в своей жизни, остался безучастным. Он мог бы вообще не добиваться разрешения на этот опасный рейд. Но добился его и потому чувствовал на себе двойную ответственность за исход операции и за судьбу людей, чьи жизни ему были вверены.
… Получив донесения от командиров рот, что отведенные им позиции заняты, а мост через реку заминирован, Бурцев взглянул на часы. Было половина двенадцатого.
Над лесом робко выглянул месяц, и, будто игрушечный, повис на ветвях заиндевевших деревьев. И хотя новогодняя ночь выдалась на редкость морозной, на душе как-то сразу потеплело. Бурцев плотнее натянул на голову ушанку и, взглянув на Травушкина, спросил:
— Ну что, комиссар, загадал новогоднее желание?
— Оно у меня одно.
— Какое?
— Победить.
— Да, сейчас каждый думает только об этом…
Комбат еще раз взглянул на узкую полоску дороги,
над которой все сильнее мела поземка, и, поднявшись, дружески похлопал по плечу Травушкина.
— Береги себя, комиссар. Пойду к Гуркину. Начнется, вероятно, там.
— Сам не лезь в пекло, — ответил Травушкин, и в его голосе послышалась та сдержанная мужская привязанность, которая на всю жизнь сближает людей, прошедших вместе через многие испытания.
Взяв связного, Бурцев направился вдоль опушки леса к вершине холма, где занимала оборону рота Гуркина. Шагал он быстро, размашисто, так что идущему следом за ним связному — низкорослому худенькому бойцу со смуглым лицом южанина — приходилось все время его догонять. По самой кромке леса пролегла только что проторенная тропинка. От нее через каждые пятьдесят метров уходили в сторону дороги глубокие следы — там за стволами деревьев притаились пограничники. Кое-кто из них устроился на деревьях.
— Не холодно там? — спросил Бурцев у одного из бойцов, забравшегося на развилку высокого вяза.
— Здесь луна пригревает, — отшутился тот, потирая окоченевшие колени.
Поднявшись на вершину холма, Бурцев отыскал роту Гуркина и вместе с ним решил еще раз осмотреть местность. Позиция первой роты была довольно удобной. Впереди открывалась широкая равнина, что позволяло постоянно держать ее под прицельным огнем пулеметов и противотанковых ружей. Затем дорога круто поднималась по склону холма и уходила в лес. Здесь она на всем трехкило
метровом участке была заминирована. Путь для отхода у немцев оставался один — через лес. Там и встретят их огнем автоматчики.
Приказав разведчикам Голубева усилить наблюдение за дорогой, комбат прошел на КП Гуркина, расположенный в неглубоком овраге. Достав из планшета карту, еще раз взглянул на обозначенные на ней кружочками и стрелками огневые позиции батальона.
— Предупредите всех, — сказал он командиру роты, — огонь без приказа не открывать. Надо дать возможность всей колонне втянуться в лес и только после этого начинать. Ясно?
— Ясно, — ответил Гуркин, — об этом я лично предупредил всех.
— Добро, — сказал Бурцев и только сейчас заметил сидящую под деревом Олю.
— А где наш военврач? — спросил он.
Оля поспешно поднялась и, вытянувшись, доложила:
— Во второй роте, товарищ подполковник.
— Хорошо. А новый год вы уже отметили?