Оковы призрачных вод (СИ)

Эйтлинн не задумываясь шагнула в проем. Ее встретила незнакомая, слегка оглушенная вызовом девица с колючими чертами лица и немного кричащим макияжем. Глейп-ниэр, как и вся магия межпространственных перемещений, требовала некого якоря для заземления портала, но этим якорем мог послужить любой живой фейри. Во что оно ему обходилось, Эйтлинн не знала, но эта явно была не слишком рада нежданному визиту короля.

Киэнн прошел следом и сдержанно кивнул колючей:

— Извини, Ош, нам нужно было побыстрее. Тебе не повезло прийти мне на ум первой. Вечного цветения твоему терновнику!

Лунантиши, сообразила Эйтлинн. Терновая фейри перестала морщиться так, будто ее ужалил целый рой ос, и даже попыталась состроить Киэнну глазки. Получилось довольно жутко, хотя и многообещающе. Но тот уже колдовал над рекой, призывая иллюзорную ладью. Из рассветной дымки привычно поднималась изогнутая то ли лебяжья, то ли драконья шея — в этот раз определенно больше походило на морского змея. Перья-чешуйки полусложенных резных крыльев мрачновато сверкали гранеными изумрудами, перепончатые лапы-весла медленно покачивались, потихоньку загребая волну в охапку, холодное молоко лунного света тягучими каплями стекало по мокрым бокам. Путники взошли на борт, и чародейская ладья раскрыла крылья, скользнув по течению.

Серебристая тропа зачарованно дремлющей реки знакомо бежала под темно-малахитовыми сводами ночного леса. Вот костлявая драконья лапа раскидистого дуба оперлась пальцами-корнями о каменистый обрывистый берег. Там рябиновый куст рыжехвостой лисицей спустился к водопою. Здесь ветхий камышовый шалаш козлоногого уриска испуганной дневной птицей прижался к пенной щеке водопада…

Кормчий правит насквозь – и серебристые струи покорно расступаются, срывая маску преграды с влажного лика скалы. Поток замедляется и торопливо темнеет, точно опрокинутая бочка черничного сока. Небо окутывает двух фейри в ладье белым пухом, меланхоличные белесые тени болезненно тянут к ним свои изможденные руки под черной луной.

Киэнн хмурился, золотое пламя его кудрей угасло и темной грозовой тучей стекало на спину. Должно быть, в первый раз его вели через черную дыру Межмирья под охраной и связанным – хотя куда он мог бежать? Его ожидал один год жизни в Сенмаге – мире, из которого он был когда-то извлечен в младенческом возрасте и в котором за всю свою недолгую жизнь так и не удосужился ни разу побывать – а затем неизбежная смерть. И черная сквозная рана луны в простреленном небосводе наверняка казалась ему, по меньшей мере, дурным предзнаменованием…

Последний всплеск черничного моря, точно затихающий крик подстреленной птицы – и черно-белый негатив обретает цвета и запахи реальности. Крепкий сгусток портовых ароматов, приправленных горечью дыма, кисловатым привкусом пота с примесью всех прочих человеческих выделений, да пряной ноткой ванили, струящейся из приоткрытых дверей утренних пекарен, яростно ударил в отвыкшие ноздри. Эйтлинн закашлялась, глаза слезились. Надо же так отвыкнуть-то за четыре года! Сероватые костяшки домино – железобетонные коробки небоскребов – с черным нагромождением горделивого Сирс-Тауэр во главе, чопорно выстроились вдоль прибрежной линии, разноцветные поплавки прогулочных яхт старательно блюли порядок и иерархию. Эльфийский челн спрятал лебединую шею под крыло и притворился небольшим парусным катамараном, патриотично раскрашенным четырьмя алыми звездами Чикаго на бело-голубом полотне.

Киэнн напряженно перебирал звенья Серебряной Плети, как рьяный монах четки. Катамаран между тем целенаправленно шел на юг, подальше от многолюдных сверкающих проспектов Чикаго-Луп, потихоньку подбираясь к узкому, монотонно-каменистому пляжу, должно быть, где-то на границе Соут Чикаго и Ист Сайд. Берег ерошился бурой, выгоревшей за лето сорной травой и сухими стоячими метелками тысячелистника, на мелководье то тут, то там болтались черные, раздувшиеся, как трупы утопленников, гнилые доски.

— Будешь собакой, — наконец выпустив цепочку и точно вернувшись из транса, проговорил Киэнн. Во взгляде читались досада и разочарование, причину которых Эйтлинн пока не улавливала.

— Надеюсь, это не замаскированное оскорбление? — попробовала улыбнуться она. Улыбка получилась, вероятно, кисленькой, и одними губами.

Глаза Киэнна тоже не смеялись:

— Обычно я не утруждаю себя маскировкой.

Эйтлинн поморщилась. Ей не слишком нравилась такая перспектива, хотя решение она находила и впрямь разумным: человек с собакой выглядит куда более повседневно и естественно, чем человек с фомором (с точки зрения среднестатистического американца, скорее всего, рептилоидом). И все же влезать в шкуру животного ей не хотелось.

— И какого черта у вас так не любят мимиков…