Оковы призрачных вод (СИ)

Он кивнул одному из охранников — сегодня работал этот новенький мордоворот, то ли иранец, то ли таджик какой-то. Проверенный, испытанный Чжон стоял у двери. Иранец щелкнул замком и ушел вниз.

— Присаживайтесь, сейчас вам приведут нескольких наших… массажисток. На выбор.

Блондин пристроился на диванчике, вытащил из кармана портсигар.

— Я закурю пока, не возражаете? У вас травку курить можно или… будут неприятности?

Ван немного помялся, раздумывая. Клиент снова растянул губы в навязчиво-приторной улыбке и выложил на стол еще одну сотенную.

— Ни в чем себе не отказывайте! — поспешил заверить его Ван.

Минут через пять таджик приволок из подвала трех малолеток: одна индуска и две то ли из Сирии, то ли из Египта. Ван немного занервничал: олух проклятый, не мог хоть одну славянку прихватить! Этому наверняка светлокожая больше понравилась бы. Клиент повертел каждую, неопределенно кивая.

— Им точно меньше пятнадцати?

— Вне всякого сомнения. — Ван тоже быстро закивал. — Той, кажется, тринадцать, этой вообще одиннадцать.

Выражение лица посетителя его на мгновение испугало. Но Ван почти сразу решил, что ему просто показалось.

— А по-английски они хоть говорят?

Клиент казался Вану все более подозрительным. Ты что, беседы с ними беседовать собрался?

— Чуть-чуть…

— А, ну да, понимаю. — Блондин осклабился, на этот раз уже явно неприятнейшим образом. Ван заметил, что он неспешно перебирает что-то серебристое в руках. Четки, что ли? Верующий? — Ведь есть язык, который понимают все, не так ли? Язык боли. Язык насилия. Знаете, почтеннейший, а ведь я владею им практически в совершенстве. Можно сказать, говорю на нем с младенчества.

Тело Вана прошила колючая судорога, точно его шарахнули электрошокером. Глаза Чжона как-то странно остекленели, а с иранцем и вовсе творилось что-то неладное.

— Вот на нем мы сейчас с вами и побеседуем, — продолжал посетитель. — Я думаю, может занятный разговор получиться, познавательный. Я бы даже сказал: поучительный.

Ван потянулся к кнопке тревоги — по сигналу могут прислать подкрепление, — но пальцы одеревенели и не повиновались. Между тем чертов тупой таджик, багровый от напряжения, вдруг выдернул его из кресла и швырнул вниз лицом прямо на письменный стол, за которым Ван только что сидел. Блондин с диванчика удовлетворенно хмыкнул, шумно выдохнул терпкий дым.

— Вот так, хорошо, приятель. Как тебя там?

— Моххамед, — сдавленно проговорил иранец.

— Прекрасное же имя! Ты тоже подойди давай, — кивнул он Чжону. — А ты, мистер сраный Аль Капоне местного разлива, спускай штаны. Порадуй девочек, не все же им под вас ложиться. А когда твои парни закончат, ты сам скажешь, что мне с ними сделать.

После того, как второй охранник тоже пустил себе пулю в лоб, а тело избитого и затраханного до смерти сутенера перестало подавать последние признаки жизни, Киэнн спустился в полуподвальное помещение и приложил ладонь к первому замку. Тот заскрежетал, как голодный живот нищего бродяги и нехотя повернулся. Полумрак, несвежие койки, точно в ночлежке…

— Дамы! Пошли все вон отсюда! Живо! И нехрен у приличных шлюх хлеб отбивать!

***

Живущий в мозгу зверь взревел и оскалился, тысяча баньши запричитала на все лады, жадное живое пламя обожгло глаза. Полчище клекочущих грифонов выпустило когти, разрывая в клочья все, что еще осталось целым. Ллеу изо всех сил закусил губу: снова кричать он не будет. Все равно никто не придет к нему на помощь. Его только опять накачают отравой и отсыпят колотушек. Голоса, ранее шептавшие и хрипевшие, теперь выли, стонали, надрывали драконьи глотки, хлестали и резали ножом. Что это?

И вместе с тем в разрушительной, гнетущей мелодии звучало нечто невыразимо притягательное, влекущее к себе с непреодолимой силой, как, должно быть, трясина затягивает неосторожного ходока — не вырваться, не освободиться… Может ли боль быть наслаждением?..

— Mickey? — Безумная Мэдди подняла голову от раскрытой тетрадки, в которой, скрючившись, по обычаю выводила какие-то символы.

— Mad… — хрипло простонал Ллеу в унисон воющему урагану в своей голове. — Mad, lemme go! It’s… calling me… calling...*

*Мэд, отпусти меня! Оно… зовет меня… зовет…

***

Чед Батлер околачивался возле дома номер триста шестьдесят три, поджидая напарника. Это дело обещало ему приличный куш, тем более что мокрую работу, если таковая случится, напарник брал полностью на себя. Это хорошо. Чед не любил марать руки такими вещами. Он вышел после четвертой отсидки каких-то полтора года тому назад (хотя, надо признать, за последние семнадцать лет это был его рекорд: целых полтора года на свободе). Тем не менее, садиться лет на тридцать за мокрое дело (а для него эти тридцать уже вполне могли оказаться равноценными пожизненному) ему нисколько не хотелось. Однако Чед основательно влип и бабки ему были нужны просто до зарезу.